Правда, у Ростова имелись некоторые основания: не то чтобы русские умнее арабов, но все же КГБ – объективно более крупная, могущественная и профессиональная организация, чем египетская разведка. Так или иначе, выбора не остается – высокомерие Ростова придется терпеть. Каиру только на руку, что КГБ охотится за их злейшим врагом, и если бы Хасану пришло в голову пожаловаться, отстранили бы скорее его.

Вообще-то Ростову не стоит забывать, что именно арабы первыми засекли Дикштейна. «Без меня и расследования бы никакого не было», – мрачно думал Хасан.

С другой стороны, ему хотелось завоевать уважение Ростова, добиться его доверия, вместе обсуждать планы, делиться мнениями. Он стремился доказать, что ничуть не хуже Бунина или Тюрина.

Зазвонил телефон. Хасан поспешно снял трубку.

– Алло?

– Ростов на месте? – спросил Тюрин.

– Его нет. Что случилось?

Тюрин поколебался.

– А когда вернется?

– Не знаю, – соврал Хасан. – Докладывай.

– Ладно. Клиент сошел с поезда в Цюрихе.

– В Цюрихе? Так, дальше.

– Сел в такси, поехал в банк, спустился в хранилище, к сейфам; оттуда вышел с каким-то портфелем.

– А потом?

– Поехал в автосалон в пригороде и купил «Ягуар», заплатив наличными из портфеля.

– Ясно. – Хасан уже догадался, что за этим последует.

– Выехал из Цюриха на машине, выбрался на трассу Е17 и увеличил скорость до двухсот двадцати километров в час.

– И тут вы его потеряли, – подытожил Хасан, одновременно тревожась и злорадствуя.

– У нас были только такси и посольский «Мерседес».

Хасан мысленно представил себе карту автодорог Европы.

– Он может поехать куда угодно – во Францию, Испанию, Германию, Скандинавию… А если повернет назад, то в Италию, Австрию… Короче, исчез с концами. Ладно, возвращайтесь на базу. – Он повесил трубку, не давая Тюрину времени усомниться в правомочности его приказа.

Итак, великий и могущественный КГБ вовсе не безупречен… Конечно, Хасан был бы рад увидеть, как они коллективно упадут лицом в грязь, однако радость омрачалась страхом – неужели Дикштейн действительно ушел?

Он все еще размышлял о том, что следует предпринять, когда вернулся Ростов.

– Ну, что?

– Твои люди его потеряли, – ответил Хасан, пряча улыбку.

Ростов нахмурился.

– Как?

Хасан рассказал.

– И где они теперь?

– Я велел им возвращаться, наверное, уже едут.

Ростов крякнул с досады.

– Я тут обдумывал, что нам делать дальше, – осторожно начал Хасан.

– Искать Дикштейна, – рассеянно ответил Ростов, копаясь в своем чемодане.

– Само собой, но не только.

Ростов повернулся к нему.

– Короче?

– Нужно взять в обработку нашего «курьера» и выяснить, что он передал Дикштейну.

Ростов замер, обдумывая эту мысль.

– Да, пожалуй.

Хасан воодушевился.

– Надо его найти…

– Нет ничего невозможного. Возьмем под наблюдение ночной клуб, аэропорт, отель «Альфа» и офис Евратома…

Хасан молча рассматривал длинную сухощавую фигуру Ростова, его бесстрастное лицо с высоким лбом и коротко стриженными седеющими волосами. «Я прав, – думал он, – и ты должен это признать».

– Ты прав, – сказал наконец Ростов. – Мне следовало об этом подумать.

Хасан почувствовал прилив гордости. Может, русский – не такой уж и ублюдок, в конце концов?

За двадцать лет Оксфорд не особенно изменился – по сравнению с его жителями. Изменения были вполне предсказуемые: город разросся, появились новые магазины, прибавилось людей и машин на улицах. Тем не менее здесь по-прежнему царил дух старины; сквозь желтоватые арки древних каменных кладок все так же проглядывала яркая зелень прямоугольных дворов колледжей. И призрачный английский воздух – какой контраст с мощным, ярким светом израильского солнца!

А вот нынешнее поколение студентов разительно переменилось. Странствуя по Европе и Ближнему Востоку, Дикштейн и раньше подмечал нестриженых юношей в оранжевых или розовых галстуках, в брюках-клеш и ботинках на высоких каблуках. Разумеется, он и не ожидал, что здесь будут носить твидовые пиджаки и вельветовые брюки, как в сороковых, но все же перемены его шокировали. Молодежь ходила по улицам босиком или в открытых сандалиях без носков. И мужчины, и женщины носили слишком обтягивающие брюки. Бюстгальтеры, судя по всему, тоже вышли из моды – у некоторых девушек грудь свободно колыхалась под просторными пестрыми блузками. Зато джинса приобрела большую популярность – теперь из нее шили рубашки, пиджаки, юбки и даже пальто. А волосы! Мужчины отращивали их чуть ли не до талии! Он даже видел двоих парней с косичками. Другие наворачивали себе какие-то дикие джунгли кудряшек, почти закрывающих лицо: казалось, что они смотрят на мир сквозь дырку в живой изгороди. Третьим и этого было мало, и они щедро добавляли к своему образу библейские бороды, мексиканские усы или бакенбарды. Просто нашествие инопланетян!..

Удивленно оглядываясь по сторонам, Дикштейн миновал центр города и вышел на окраину. Последний раз он был здесь двадцать лет назад, но дорогу помнил хорошо. Мало-помалу к нему возвращались воспоминания прежних дней: как он открыл для себя изумительное звучание корнета Армстронга; как стеснялся своего простонародного выговора; как оставался трезвенником среди разгульной молодежи; как постоянно брал кучу книг в библиотеке – больше, чем успевал прочитывать…

Интересно, сильно ли он изменился за эти годы? Наверное, не очень. Тогда он, напуганный мальчик, искал защиты в надежных стенах; теперь он нашел свою крепость, но не мог спрятаться в ней – приходилось выбираться наружу и защищать ее саму. К тому же он так и остался латентным социалистом – понимал, что общество устроено несправедливо, однако не представлял, как изменить его к лучшему. С возрастом прибавилось опыта, но не мудрости. Пожалуй, теперь он знал куда больше, а понимал куда меньше.

И все-таки ему стало легче: появилась определенность. К сорока годам он познал себя, определился с целями и смыслом жизни, уверился в своей внутренней силе и способности справиться с любой ситуацией, его жизненная позиция почти не изменилась, зато стала прочнее. Правда, юный Дикштейн надеялся обрести совсем другое счастье… Увы, оно обошло его стороной; с годами надежды становились все более призрачными, и город снова напомнил ему об этом. Особенно этот дом…

Дикштейн стоял у забора, осматриваясь. Здесь совсем ничего не изменилось: та же бело-зеленая окраска стен, те же буйные джунгли кустов. Открыв калитку, он подошел к входной двери и постучал.