– Нет, это он меня не понял, – кипятится Линда.

Она натянута, как скрипичная струна. Ее всю трясет, она мечется вокруг стола, как тигр в клетке. Она – сгусток энергии и не может стоять на месте.

– Но это не страшно, – говорит она более спокойно. – Потому что вы их переделаете, все до единого, в карминово‑красной ткани. Той, которая нужна. И даю вам на это максимум три дня, и ни днем больше.

– Как можно! – возмущается обойщик. – Я вовсе не собираюсь их переделывать. Знаете, сколько времени я потратил, чтобы найти ткань и обить стулья? Не говоря уж о стоимости материалов: ткань, нитки, гвоздики, а сколько клея на них ушло… Нет, об этом не может быть и речи.

– Да плевать я хотела, сколько вы потратили! – кричит Линда так громко, что у нее болят голосовые связки и барабанные перепонки. – Заказ был выполнен с нарушением договоренностей с клиентом, поэтому для меня он ровным счетом ничего не стоит. Это все нужно переделать, вам ясно?

– Об этом не может быть и речи. И это мое последнее слово, – Валлин несгибаем. – Если вы ошиблись, договариваясь с моим помощником, я не понимаю, почему… – но не успевает он договорить, как Линда переходит в контрнаступление.

– Это вы ошиблись! – орет она, как сумасшедшая.

– Вижу, мы не поняли друг друга, синьорина Оттавиани, – теперь уже и обойщик начинает терять терпение. – Я ни в чем не ошибся.

– Что?! – Линда совершенно теряет контроль над собой. – И вы еще имеете наглость отрицать, что это ваша вина? Вам должно быть стыдно!

Линда в бешенстве швыряет телефон.

– Да пошел ты! Не справляешься со своей работой и сваливаешь все на меня? Чертов идиот!

В порыве гнева Линда ударяет кулаком по столу из массива дерева.

– Ай-ай-ай! – кричит она, не в силах сдержаться, лицо искажено от острой боли. – Черт, как больно! – она жмурится и стискивает зубы.

Она смотрит на ушибленную руку: на костяшке проступает кровь. Пытается пошевелить пальцами, но сгибается пополам от боли. В этот момент появляется Томмазо. Он примчался со второго этажа, услышав, как Линда ругается по телефону, и сожалеет, что не спустился раньше.

Осторожно подходит к ней.

– Что случилось?

Линда поднимает на него взгляд.

– Случилось то, что обойщик перепутал цвета обивки, – она в бешенстве указывает на стулья. Ее всю трясет, она с трудом дышит.

Но Томмазо сохраняет обычное для него безупречное самообладание. Кладет ей руку на плечо.

– Успокойся, Линда, – говорит он ободряюще.

– Нет, не успокоюсь! – она вне себя и истерически рыдает.

– Ну же, иди сюда, – Томмазо мягко усаживает ее на диванчик в углу. – Подожди меня здесь. Я принесу что-нибудь, чтобы обработать рану.

– Нет, не нужно, – фыркает она.

– А вот и нужно. Я сказал: жди меня здесь, и на этот раз ты послушаешься, – Томмазо строго смотрит на нее. – Верно?

Он выходит из комнаты, его шаги гулко отдаются в коридоре. Линде хочется закричать и освободиться от этого сгустка эмоций, но вместо этого она закрывает глаза и прислоняет голову к стене. Она не может принять поражение. Но этот обойщик ей дорого заплатит, уж это точно.

Спустя минуту Томмазо приносит флакончик дезинфицирующего средства, вату и рулон марли, который он нашел в аптечке служебного туалета. Он присаживается к Линде, с нежностью берет ее руку: его прикосновение успокаивает ее.

Он пропитывает ватку дезинфицирующим средством и осторожно прижимает к ране.

– Щиплет?

– Немножко, но терпимо.

Ей приятно прикосновение его горячей руки, и Линда ощущает странный толчок внизу живота. В этом есть что-то эротическое. Томмазо смотрит с участием, она успокаивается.

– Не понимаю, чего ты так взбесилась, – он слегка наклоняет голову.

– Так уж я устроена, – Линда пожимает плечами. – Не могу сдерживать эмоции, ни хорошие, ни плохие.

Томмазо испытывает любопытство и чувствует к ней влечение.

– Ясно, но ведь это не повод делать себе больно, – он бережно обматывает ее руку марлей.

– Ну, я себя не контролирую. Как будто во мне сидит другая, непокорная Линда, – отвечает она с упрямством.

Томмазо не может сдержать улыбку – так смешно Линда реагирует на внешние раздражители. Кого-то она ему напоминает – быть может, его самого в детстве, когда он еще был другим. Он завязывает марлю.

– Туго?

– Да нет.

Томмазо смотрит ей прямо в глаза.

– Позвоню-ка я сам этому обойщику.

– Думаешь, тебе удастся его переубедить? – говорит она сквозь зубы: одно упоминание о нем – и она снова ощущает прилив бешенства.

– Ну дай мне поговорить с ним, – говорит Томмазо тоном, которым можно уладить все.

– Если уж ты так настаиваешь, ладно… – Линда сует ему телефон, на котором уже набран номер обойщика.

Томмазо откашливается, нажимает зеленую кнопку и отходит на несколько шагов. Линда смотрит на него, сидя на диване; до нее долетают лишь обрывки разговора, но по ним можно понять его суть.

Томмазо двигается элегантно, словно пантера перед прыжком, и говорит так дипломатично, что просто приторно. И это действует, судя по долетающим до нее словам.

Слушая, как разговаривает Томмазо, Линда с горечью признает, что совершенно не умеет улаживать конфликты. Другое дело Томмазо. Когда дело касается переговоров – он в своей стихии. К тому же он несгибаем и твердо стоит на своем, всегда знает, что сказать, и не выпускает ситуацию из-под контроля. Ну вот, кажется, все улажено. Томмазо убедил обойщика переделать стулья. Невероятно! И человек, который только что говорил с ней враждебно, готов пойти на перемирие!

Закончив разговор, Томмазо подходит к Линде с торжествующим видом.

– Все в порядке, – он возвращает ей телефон. – Новые стулья будут готовы в срок.

Иногда нужно идти на компромисс вместо того, чтобы действовать напролом: уж кто-кто, а он-то это знает.

* * *

Линда погружается в свою работу, а Томмазо поднимается в зимний сад. Это место стало его маленьким Эдемом: здесь царят тишина и покой, мирская суета осталась снаружи, причудливые формы растений напоминают произведения искусства. Он потерял счет времени и не знает, сколько уже здесь находится. В одной руке он держит садовые ножницы, в другой – лейку, из которой поливает Черную Бакара, одну из прекраснейших английских роз темно-красного цвета с черными прожилками, бархатными лепестками и эротичными линиями.

Томмазо сосредоточен, мышцы руки выделяются под белой рубашкой. Иногда он оглядывает свои владения, вдыхает энергетику этого места и думает, что Линда гениально превратила заброшенный уголок виллы в зимний сад. Ему нравится потолок с видимыми балками, люстры, похожие на фонари, несущие колонны из белого мрамора, клумбы с каменными оградками, тумбочка для инструментов из массива ореха, стол из кованого железа и диван, обитый голубой парчой. А в центре комнаты – фонтанчик, выложенный камнем.