– Осторожней, он ел ягоды, – начинает Инге, заметив перепачканные руки сына, но Магнус не обращает на нее внимания и снова подбрасывает ребенка в воздух, а потом переворачивает и держит за ноги.

– Магнус, смотри, он, наверное, слопал едва ли не больше своего веса, – снова предупреждает Инге. – Я бы на твоем месте…

Магнус по-прежнему не обращает на нее внимание, поэтому Инге поворачивается и уходит, бормоча себе под нос: «Раз, два, три…»

Словно по приказу ребенок отрыгивает, орошая пурпурной смесью ягод и желчи ноги своего отца.

– Фуууу! – Магнус опускает сына и пытается отскрести рвоту со своих шаровар.

Инге втягивает губы, подавляя улыбку, прежде чем сказать: «Я предупреждала», а потом обращается к ребенку: «Давай, пошли».

– Надеюсь, мы еще скоро увидимся, – говорит она остальным и уходит.

– Ого, она… – произносит Триша, на этот раз лишившись дара речи. – Разве она не…

Я никогда не встречала подобных ей.

У Мелиссы же на уме другое.

– А что в корзине? Посмотрим?

Мы смотрим.

С приближением сумерек мы отвариваем кое-какую собранную Марго и Тришей зелень, а Магнус показывает нам, как приготовить тесто из неплохого вида муки в холщовом мешочке. Мы собираемся испечь хлеб, говорит он нам, прямо на костре.

Я собираюсь было заявить, что не ем хлеб, и добавить что-то про непереносимость глютена (что неправда; не переносят глютен только мои бедра), но Мелисса тычет меня локтем. Я испуганно вздрагиваю (взрослые так себя не ведут!), но затыкаюсь от боли (ох…) и прикрываю рот, потирая руку.

– Выкинь из головы свою придурь и просто ешь гребаную еду, как положено, – шипит она.

Я задумываюсь над ответом, но оказываюсь в тупике из-за растерянности. И голода. Поэтому решаю «просто есть гребаную еду» (я прямо-таки вижу новый хэштег в Instagram – #простоЕГЕ) и на время отказаться от своих безуглеводных принципов.

Магнус показывает, как нужно намотать на палочки полоски из теста, чтобы получился snobrød, как он это называет, или традиционная закуска «накрученный хлеб».

– У нас есть поговорка, – говорит он. – Когда нужно кого-то успокоить, мы говорим, что он должен «spis lige brød til», то есть «поесть хлеба».

С этими словами он отрывает кусок сырого теста и начинает жевать его для демонстрации.

– Потому что углеводы помогают от большинства проблем, – поясняет он, а Мелисса усердно кивает в знак согласия.

«Так я и знала! – думаю я. – Углеводы = отупение. Придется вдвое дольше очищаться, когда вернусь к цивилизации».

Но на время я соглашаюсь.

Сидя вокруг костра на чурбанах, мы медленно вращаем палочки, пока тесто не покрывается идеально золотистой корочкой (Марго) или не превращается в плотный комок, почерневший снаружи и вязкий, возможно сырой, внутри (остальные). Но это неважно. Потому что мы помираем от голода, потому что приготовили еду сами и потому что это – почти самое вкусное, что я ела в своей жизни. Благодаря горячим кускам божественной выпечки из моего рта в прохладный вечерний воздух вылетают облачка пара, и теперь, когда с наступлением сырой и темной ночи мы сгрудились вокруг огня, у меня создается впечатление, что все не так уж и плохо. Потом Магнус снова заводит речь о том, что нам предстоит, о тренировках и о превращении в берсерка. И настроение у меня меняется.

– Берсерками называли свирепых воинов-викингов, которые облачались в волчьи шкуры и выли в бою, словно дикие животные, – объясняет он как бы между прочим, будто говорит, в каком виде ему больше нравится селедка (в маринованном, я полагаю).

– Хорошо, – кивает Мелисса, пытаясь усвоить услышанное. – А мы здесь при чем?

Все мы задерживаем дыхание во время кажущейся бесконечной паузы, пока Магнус обдумывает ответ.

– Ну… – начинает он, растягивая слово вовсе не внушающим доверие образом.

«Ну»?

Магнус объясняет, что не хочет вдаваться в детали «превращения в берсерка», чтобы не смущать и не пугать заранее людей.

Тут у меня в голове запевает тревожный хор Вальгаллы, а Мелисса предусмотрительно заявляет, что «Элис уже испугалась того, что сказала Инге»!

Спасибо, Мелисса…

Магнус, похоже, немного расстроен тем, что его драматическое нагнетание испортили, и соглашается поделиться с нами некоторой дополнительной информацией. Оказывается, его версия превращения в берсерка подразумевает «многочасовые забеги», «единство с Яростью», «обнажение», «плавание в море» и «свободные танцы». Каждого отдельного пункта было бы достаточно, чтобы породить глубокий страх в душе типично трезвомыслящей англичанки; вместе же они производят нечто вроде эффекта паралича.

Когда Магнус уходит домой – вероятно, чтобы выслушать упреки от жены по поводу ребенка и игнорирования семьи, – мы остаемся наедине со своими мыслями. Что, согласно моему опыту, никогда добром не заканчивается. Размышления в основном вращаются вокруг подробностей того, что нас ожидает в седьмой день подготовки.

– Я слышала, что берсерки исполняли шаманские ритуалы, – говорит Триша, утверждая, что встречалась с человеком, который занимался шаманством в вигваме в Аризоне. – Во время них принимают наркотики, испытывают галлюцинации и все такое, – поясняет она, оставляя недосказанным расплывчатое «и все такое».

– А это разве не похоже на экстремальный триатлон? – спрашивает Марго. – А заканчивается все обнаженной дискотекой.

Не уверена, что звучит хуже, это предположение или галлюцинации.

– Интересно, а медведи будут? – встревает Мелисса, заставляя меня побледнеть. – Не придется ли сражаться с медведем? Или хоть с каким-нибудь диким животным? Может, с одной из этих облезлых енотовидных собак?

Вот теперь меня действительно охватывает ужас.

Медведь? Гребаный, его мать, медведь? Или в лучшем случае зараженная лишаем енотовидная собака, которая может попытаться испражниться мне в лицо, чтобы уж прикончить наверняка? Мне уже пришлось столкнуться с овцой. Разве этого не достаточно? Наверняка бои с животными запрещены, даже в Скандинавии. Разве не существует каких-то правил и постановлений министерства здравоохранения по поводу таких вещей? Потом я вспоминаю слова Магнуса: «Викинги не беспокоятся по поводу здоровья и безопасности».

Когда мы возвращаемся в свое «логово» и готовимся к очередной промозглой ночи, в голове у меня все еще роятся мысли.

Вдруг будет как в «Повелителе мух»? И если да, то кто я из персонажей? Наверное, стоит заранее задуматься. Я же Ральф? Я была бы Ральфом, верно? Уверена, современный Ральф держал бы в багажнике четыре «вечные» хозяйственные сумки. Но что, если я скрытый Хрюша? Или одна из настоящих свиней? И что, если корабль никогда не придет? Если я никогда не увижу детей? Если Грег узнает, куда я пропала, только из «Новостей-24»?