Защитник: Да, безусловно. Мне кажется, что сам способ рассмотрения дела со стороны обвинения можно охарактеризовать одной фразой — много шума из ничего. Обвинитель берет несколько министерских циркуляров и делает из них «политику Скавениуса», а Тюне Якобсена — ответственным за нее. Между тем речь идет вовсе не о том или ином циркуляре, а в целом о политике, которая в то время проводилась. Заранее прошу извинения у Тюне Якобсена, но едва ли кто станет настаивать, что он и вправду имел некое влияние на эту политику.

Я вполне согласен с обвинением в том пункте, что обстановка в стране обострилась после того, как начались диверсии. Немцы чувствовали себя ущемленными в своих жизненных интересах и, понятно, пытались сделать все возможное, чтобы приостановить диверсии.

Военная промышленность Германии работала на пределе, в напряженном темпе и зависела в немалой степени от датского производства и его потенциала.

Совершенно верно, что призывы короля и правительства к спокойствию и порядку преследовали цель избегать по возможности демонстраций, которые не могли изменить ход военных событий, но могли привести к опасным последствиям в нашей стране. Наша страна была оккупирована, и отдельные граждане не смели вести себя так, как они того хотели. Но постепенно все же формировалось, так сказать, настоящее Сопротивление. Нелегальная пресса цвела во всю, диверсионные группы вырастали из-под земли, что грибы-поганки.

Скавениус и Тюне Якобсен — один как министр иностранных дел, а другой как министр юстиции — имели, безусловно, прямое отношение к происходящему. Особенно министр юстиции обязан был по долгу службы принимать решения по тому или иному поводу, о чем мы сейчас вовсе не думаем или не хотим думать. Но решающим является вопрос: преступил ли Тюне Якобсен в своих действиях те границы, что были намечены в политике коалиционного правительства и ригсдага или партий? Разве можно делать вид, что будто бы существовало некое расхождение во взглядах на диверсии, его и политиков?

Я постараюсь доказать, что расхождения не было. Министр юстиции поступал, как ему положено, когда и правительство, и ригсдаг хотели одного — противодействовать диверсиям и бороться всеми, имеющимися в их распоряжении средствами против растущего в стране Сопротивления.

Я уже доказал, что Скавениус и многие другие политики при всяком удобном случае говорили о приспособлении страны к новой Европе. Все они были приспособленцами, я пользуюсь именно этим термином, а не тем, который приобрел почти криминальный характер: коллаборационисты. Приспособленцем был и Стаунинг, и Буль, и Скавениус; и все партии, и вся пресса поддерживали их. Хотели сохранить свое национальное своеобразие. А под этим словом, довольно новым в датском языке, понимали следующее — желаем сохранить некую форму народовластия, в то время как экономически и политически полностью подчиняемся Германии.

Но движение Сопротивления выступило против любой формы приспособления или подчинения. Оно хотело бороться за самостоятельность Дании. Немцы для него были врагами, англичане, американцы и Советский Союз — союзниками.

Я прошу Суд выслушать в качестве свидетеля бывшего члена фолькетинга Олуфа Педерсена.

Председательствующий: Вы знаете дорогу к свидетельскому месту, господин Олуф Педерсен.

Защитник: Можете ли вы рассказать суду о переговорах на встрече руководителей коалиционных партий ригсдага, состоявшейся 20 июня 1942 года?

Олуф Педерсен: Организатором встречи был премьер-министр Буль. Он сказал, что немецкая сторона высказала опасение по поводу побега Кристмаса Меллера, полагая, что он не был случаен. Еще уведомляли, что акция против консерваторов была бы нежелательна. «Но от нас требуют, — сказал Буль, чтобы мы боролись с диверсиями, иначе нужно опасаться реакции в Берлине».

«Население относится слишком легкомысленно к сложившейся ситуации, — сказал Буль дальше, — оно симпатизирует коммунистической пропаганде, равно как и агитации Кристмаса Меллера. Многие в социал-демократии исключительно из чувства солидарности думают, будто мы в политике зашли слишком далеко. Коммунисты делают все, лишь бы навредить правительству. Совершенно неправильно думать, будто они добрые и смелые люди. По-прежнему они служат интересам иноземной державы и потому опасно брать под защиту тех, кто занимается нелегальной агитацией».

Защитник: Здесь стоит сравнить это высказывание премьер-министра Буля с циркуляром министерства юстиции от 19 февраля 1942 года относительно добровольческого корпуса «Дания», в котором требуют, чтобы полиция разъясняла населению, что добровольцы в своих поступках руководствуются идеями.

Извините, что прервал вас, господин Олуф Педерсен, будьте любезны, продолжайте.

Олуф Педерсен: Буль затем остановился отдельно на пропаганде, проводимой Кристмасом Меллером, которую, по его мнению, консерваторы должны были как-то нейтрализовать.

Защитник: Спасибо, меня особенно интересовали высказывания премьер-министра Буля по поводу диверсий и борьбы с ними. Я прошу суд обратить внимание, что эти слова были сказаны на закрытом заседании, в узком кругу правящих политиков. В четырех стенах можно было говорить совершенно открыто. Едва ли что могло просочиться отсюда, едва ли немцы могли что услышать. Однако все же Буль высказался с горечью, если не сказать с ненавистью, о диверсиях и о коммунистах. Сомневаться не приходится, что такова была точка зрения всего правительства и политиков на диверсии в стране.

Но давайте пойдем дальше. 13 сентября 1942 года во время праздника в клубе рабочих судоверфи «Бурмейстр ог Вайн» председатель Объединения профсоюзов Лауритс Хансен сказал:

«Учитывая усилившиеся в последнее время провокации, открыто призывающие датских рабочих к саботажам как в письменной, так и в устной форме, я хочу высказать мнение, что датские рабочие никогда, с самого первого дня существования нашего движения, не пользовались диверсиями как оружием своей борьбы. Так было до 9 апреля и точно так есть и будет после этой даты.

И я хочу дать всем хороший совет, совет, которому я сам всегда следовал и буду неотступно следовать, и мой совет вот какой: не поддавайтесь ни на какие провокации, ни под каким видом и ни при каких обстоятельствах. Отвернитесь, притворитесь глухими и немыми, если некто, безразлично — друг ли, враг ли — потребует от вас участия в такого рода делах.

Я читал листовки, призывающие к саботажам; да, всегда легко советовать, толкать других на поступки, за которые потом самим не приходится расплачиваться.

Потому я говорю вам: пусть провокаторы сами о себе пекутся, для нас они как бы вообще не существуют. Мы их не знаем, игнорируем, они для нас — пустое место. Диверсии никогда не были и никогда не станут оружием датских рабочих. Наоборот, мы пойдем тем путем, которым шли раньше, мы в долгу перед нашим движением, перед нашим домом и нашей страной.

Давайте ради самого нашего рабочего движения не вмешиваться ни под каким предлогом ни в какие дела, как бы