бок с моими почками, кишками и всеми остальными внутренностями, особенно когда я узнала о том, что тело на самом деле претерпевает изменения и органам приходится потесниться, давая место растущему плоду. На сей раз я была решительно настроена сполна насладиться состоянием беременности, однако этот радостный настрой просуществовал лишь до первого утреннего приступа токсикоза.

— Не больше обычного, — ответила я, устроившись на диване. Хоть я и старалась держаться бодрячком, вся эта дневная суета прилично утомила, и было очень приятно на время освободить ноги от нагрузки. На самом деле вставать снова не хотелось совсем, ну разве что в одно место сходить. Я передала открытку Джейку.

— Грустно это читать, — сказал Джейк, выпятив губу в ознаменование расстройства.

— Почему? Ну то есть я знаю, что историк Джон не понял, по какому поводу открытка, и написал «Мои соболезнования», но все остальные за нас рады. Ну, я надеюсь на то, что он просто не так понял. Может быть, у него просто очень специфическое мнение о людях, рожающих детей. — Весь юмор моей шутки улетучился, как только я произнесла слово «детей». И снова здравствуй, печаль моя… Я долгое время не могла даже смотреть на чужих детей, само это слово вымолвить была не в силах. Взглянув на свой живот, я с усилием прогнала нахлынувшие чувство. Пришло время получать от шуток удовольствие.

— Потому что в следующем году ты не сможешь работать со мной рядом, а мне не нужно будет отвозить тебя на работу, а потом домой. Мне бы так хотелось взять отпуск и побыть этот год с тобой. Но это же бред, да? Невозможно?

— Возможно, но пока мы есть не захотим, — ответила я. — Ты бы тогда ведь остался совсем без работы. Тебе не дадут отпуск на год, тем более одновременно со мной.

— Знаю. Но… чем ты будешь заниматься весь день?

— Ну, сдаётся мне, вот она без дела меня не оставит! — показала я, смеясь, на свой живот, но увидев его напряжённые скулы и то, как он сжал в руке открытку, я потянулась к нему через диван и взяла за руку. — Слушай, в нашей жизни многое изменится, я понимаю, но причина-то замечательная! Мы с тобой создали новую жизнь, и теперь у нас есть возможность понаблюдать за тем, как наше чудесное творение родится и будет расти! — Мой голос сорвался, и я взяла паузу, чтобы прийти в себя. — Это наше новое начало.

Джейк отложил открытку и накрыл мои пальцы ладонью:

— Ты права. Наша новая совместная жизнь. Прости, что-то я психанул.

Я тряхнула головой и сжала его руку. Я свято верила в каждое сказанное мной слово. Во мне была тёмная зона, в которой жили скорбь и печаль, и я не могла этого отрицать, но пространство за её пределами было полно надежд, сил и оптимизма по поводу ребёнка, по поводу этой новой жизни.

Мои размышления прервал звонок домашнего телефона.

— Мне подойти? — Джейк уже приподнялся, но я усадила его обратно и сама с усилием встала на ноги.

— Сиди, мне нужно немного размяться. Кажется, опять судороги. — Я подошла к телефону и сняла трубку. — Алло.

— Мисс Прайс! Эмма, это старший инспектор Стивенсон. Карл Стивенсон, помните меня?

Звук его голоса будто проколол иголкой шарик внутри меня и весь воздух вышел наружу. Я сдулась, словно вся скукожилась. Казалось, и комната вокруг меня съёжилась, ужалась в невидимую точку, и не осталось ничего, кроме пульсации крови в висках и маленького пятнышка света, в котором умещались я и телефон.

— Да, я вас помню, — промолвила я почти что одними губами, голосом чуть громче шёпота. Конечно, я его помнила. Глотнув воздуха, я проговорила: — Вы тогда были просто инспектором.

Сердце выстукивало по рёбрам свою дробь: дрын-дын-дын.

— Верно. — Он помедлил. — Эмма, вам нужно как можно скорее приехать в больницу Сент-Майклз.

Дрын-дын-дын!

Трудно дышать.

— Зачем?

— Думаю, мы нашли Эйдена.

4

За свою жизнь я провела в больницах много времени. В пятилетнем возрасте я пришла навестить прадедушку, находившегося при смерти, и отправилась на поиски торгового автомата. В итоге одна из медсестёр обнаружила меня в каком-то углу, где я сидела, скрючившись и рыдая из-за того, что все вокруг ходили со страшными надувными шариками — за них я приняла ёмкости с лекарством у капельниц.

Шестнадцать лет назад родился Эйден. Сестра всё твердила, что мне очень повезло родить так рано: будет легко вернуть стройную фигуру.

— А вот ты попробуй в сорок роди! — сокрушалась она в сотый раз.

Потом случилась та авария. Мама перед уходом в мир иной неделю пролежала в коме, папа же умер мгновенно: они ехали по М1, у машины отказали тормоза, и он вылетел через лобовое стекло. Из-за катастрофы на шоссе тогда образовалась пробка, которая не могла рассосаться три часа, и Твиттер распирало от гневных сообщений пригородных жителей, поносивших моего погибшего отца, который помешал им вовремя приехать на работу. Прекрасно помню, как я тогда плутала по больничным углам и закоулкам, сначала тщетно пытаясь вспомнить номер палаты, названный медсестрой, а потом выяснив, что маму перевели в другую. От всех их сокращений голова шла кругом — ОРИТ, ОСНП, СЛР…

По правде говоря, я испытала облегчение, когда она умерла. Врачи, учитывая характер полученных ею повреждений, на тот момент не были уверены, вернётся ли к ней когда-либо рассудочная деятельность, а я не хотела быть тем, кому придётся сообщить ей, что пока она пребывала без сознания, отец скончался. Но она не очнулась, и, таким образом, они ушли от меня практически одновременно.

Почти в один момент я потеряла и свою мудрую маму, и своего заботливого папу. А ранее в похожий момент я потеряла своего любопытного сына.

А в тот момент, когда я ворвалась в детское отделение больницы Сент-Майклз, по спине у меня пробежал холодок: я понимала сердцем, что вновь обрела сына. В какой-то момент мы теряем, в другой можем снова найти. Из таких моментов и состоит жизнь, так ведь? Моменты, скоротечные секунды — вот её строительный материал. Некоторые секунды проносятся без следа — секунды глупых мечтаний, или нарезки овощей для салата, или выноса мусора, или подстригания ногтей. Другие же запоминаются навсегда.

Инспектор Карл Стивенсон сидел на маленькой скамейке в крохотной комнатке справа от главного коридора. Едва я подошла, он вскочил на ноги, держа в руке пластиковый стаканчик, и открыл было рот, чтобы что-то сказать, но я его опередила:

— Где он? — с ходу выпалила я. —