– Ага, Вилли Максович, дошло… ну почти, – честно ответил я, глядя на старика. – Мне только одно неясно: если Гитлера, как вы говорите, убил этот самый Карлос, почему про него тоже не выпустили хотя бы комикс? Чего им, жалко было? Почему везде написано, что Гитлера взорвали вы в августе сорок четвертого, а сами погибли?.. То есть вы не подумайте, что я вам все еще не доверяю, я вам доверяю, и пенсионная книжка ваша, я же вижу, она натуральная… Но все же странно… Я хорошо помню, много раз читал: тело героя опознали по татуировке на левой руке… вот, глядите! – Я наклонился к комоду и вытащил из нижнего ящика самый последний выпуск «Фишера». – Черная орхидея, ваш персональный знак. Это они все тоже придумали?

Вилли Максович рассмотрел картинку, брезгливо взял «Фишера» за уголок двумя пальцами и отправил комикс под стол.

– И нарисовано-то по-идиотски, – посетовал он, – какая халтура! Лепестки должны быть наружу, а не внутрь… На, смотри сам! – Фишер засучил рукав и показал мне локтевой сгиб.

Не надо быть спецом, чтобы понять: этот рисунок в виде цветка – не новодел и не двухнедельная времянка, которую можно заказать в любом тату-салоне. Наколка была старая и наверняка настоящая.

– Убедился, деточка? – Вилли Максович спрятал татуировку. – Очередная проверка завершена? Больше не считаешь меня выжившим из ума самозванцем? Ничего, ничего, не красней, я не в обиде. Когда видишь в книжках чужие морды вместо своей, сам иногда начинаешь в себе сомневаться. На то у них и расчет был. Маленькое вранье трудно скрыть, а огромное – пара пустяков.

– Выходит, вместе с Гитлером в бункере подорвался этот самый Штауфф… ну Карлос, про которого мы говорили? – осторожно спросил я. – А как же вам удалось уцелеть после того взрыва?

Старик потер ладонью лоб и проговорил устало:

– Иннокентий, друг мой, ну почему ты такой дурак? Я ведь тебе уже три – видишь три пальца? – три раза это объяснял. Я там не был. Я Гитлера не взрывал. Я. Не. Взрывал. Существовали две автономные группы – моя и дублирующая. Извне и изнутри. Одна от московского Центра, другая от «Берлинского квартета». Мы друг с другом вообще не встречались. Было задание у нас, было задание у них. Цель одна, места закладки фугаса – разные. Понял наконец? Стоп! Не перебивать меня! Просто молча кивни, если понял.

Я послушно кивнул.

– Рад за тебя, Иннокентий, ты не безнадежен. Объясняю еще раз, совсем простыми словами: нашу группу за час до заброски остановили. Сняли с доски, как шахматные пешки. Отобрали оружие, снаряжение, избили до полусмерти и прямо из тренировочного лагеря перекинули в обычный, с вышками. Мы очень долго понять не могли, что случилось, это я уж потом, гораздо позже, вычислил: усатый в последний момент передумал убивать Гитлера. Решил, что живой фюрер будет ему полезнее мертвого. Поэтому нашу операцию отменили, а команде Штауффенберга послали сигнал отбоя. Только все не рассчитаешь, даже если ты великий вождь и учитель…

Вилли Максович взял со стола спичечный коробок, подбросил и поймал. Подбросил его еще раз – и теперь ловить не стал.

– Думаю, Карлос бы выполнил приказ Ставки и скомандовал бы отбой, – сказал старик, проследив за упавшим коробком. – Дисциплина в его группе, я слышал, была железная. Но истории было угодно, чтобы он этого приказа не получил. Стечение обстоятельств, рок, судьба, фатум… Называй это, как хочешь, но в тот день связь с группой Штауффенберга у Центра разладилась. Из-за магнитной бури голубь с депешей сбился с пути, а связник отклонился на пару градусов и утонул в болоте…

Фишер замолчал и начал рыться у себя в карманах. Нашел какую-то замусоленную ириску, разгрыз ее и продолжил:

– Ну а потом, когда Карлоса заодно с фюрером разметало на молекулы, в Кремле из двух зол выбрали меньшее. Одно дело – дважды аристократ, вестфальский дворянин и кастильский гранд, с общей родословной длиной в километр… проще говоря, классово чуждый элемент. Другое дело – наш правильный паренек, хоть и немец: из рабочей семьи, спортсмен, юнгштурмовец, а потом и комсомолец, кандидат в члены вэкапэбэ. Для мертвого героя набор подходящий… Они ведь меня даже не чпокнули: понадеялись, что я сам дойду на лесоповале. Но вот тут усатой мрази удача обломилась. Он давно сгнил, а я, как видишь, все еще живой.

«Усатая мразь» – это он снова про Сталина, с мысленным вздохом отметил я. Опять! Сколько можно? Как будто Фишера на нем намертво заклинило. Не то чтобы я, как некоторые придурки из нашей конторы, состою в фан-клубе покойного генсека, но я за объективность. Глупо вешать всех собак на одного. Возьмем хотя бы нынешнюю власть, Пронина с Михеевым: парочка работает вдвоем, плечом к плечу, в две смены – и все равно у нас постоянно случается какая-нибудь лажа. А ведь при Сталине и страна была побольше, и коммуникации похуже. Один человек, с усами или без, физически не мог за всем уследить, а тем более в одиночку всем нагадить. Понятно, генсек не был ангелом, но и превращать его в Доктора Зло из комиксов про Гарри Пауэрса тоже, по-моему, перебор. Каждый по-своему может принести пользу Родине. При Сталине мы все-таки выиграли войну, одолели разруху, а если повезет, он заодно поможет мне добыть кучу денег… Хотя о последнем Фишеру знать не обязательно. А то еще старик, чего доброго, в порыве гнева свернет шею ни в чем не повинной птице.

– Зря вы так уж про Сталина, – сказал я, собирая в кучку все, что со школы помнил о мертвом генсеке. – То есть был культ личности, да, мы проходили ХХ съезд. Культ – это плохо, я не спорю, но в то же время в стране имелись и большие успехи. ДнепроГЭС, железные дороги, телеграф, пневмопочта, морфлот… А наш «Коминтерн» – разве не советский экипаж первым долетел до полюса? Вы же не будете отрицать, что Сталин принял Россию с лучиной, а оставил ее с электрической лампочкой…

Фишер стоически вытерпел мою примирительную речь и постучал костяшками пальцев сперва себе по лбу, затем по столу.

– Сталин принял Россию с гусиным пером, а оставил с шариковой ручкой! – желчно передразнил он меня. – Сталин принял Россию с ночным горшком, а оставил с ватерклозетом… Слушать тошно! Один дурак придумал, а ты, как носитель, повторяешь. Ста-а-а-алин! При чем тут вообще Сталин? Он что – Томас Альва Эдисон? Он лампочку изобрел? Да при усатом, наоборот, изничтожали самых талантливых. Я на зоне тысячу раз таких встречал. Если б ты знал, Иннокентий, сколько сгинуло светлых голов! Кабы их не давили и не гнобили, не вычеркивали из жизни, мы бы не только до полюса – мы бы сейчас уже до Луны долетели, как у Жюль Верна. Мы бы к центру Земли проникли. Мы бы такие цеппелины строили – побольше, чем небоскребы. Мы бы цветные картинки с натуры научились записывать – ну хоть при помощи электричества…

Старик вновь пошарил по карманам, ничего не нашел, кроме одной семечки. Вылущил ядро, растер его своими коронками.

– Только никаким вождям на свете умники ни к чему, – с горечью сказал он. – Они им опасны. Я про это много думал, пока сидел в лагере. Вот, предположим, ты – Адольф Гитлер. Зачем тебе картинки с натуры, если имперское министерство пропаганды каждый понедельник выпускает из питомников очередную партию попугаев с записью речи доктора Геббельса, а тот объясняет немцам, как им повезло жить в Третьем рейхе? Или вот представь: ты – Иосиф Сталин. Нужны тебе картинки прямо с натуры? Тоже нет. Литография в газете всегда врет, потому что художник либо бездарь, либо в доле, либо под конвоем, а электричество-то врать не сумеет. Это не человек, а стихия. И все бы сразу увидели, в какой жопе мы живем и каковы вожди на самом деле: плюгавые, жирные, тонкошеие, рябые, уродливые, с бегающими глазками… Наверняка мы бы очень скоро зажили в другом мире – светлом, правдивом, свободном… В прекрасной сказочной России будущего, где даже умирать не страшно.