По приказанию султана все должны были присутствовать при казни изменника.

Когда солнце уже зашло за горизонт, но еще весь Константинополь был залит его ярким отблеском, точно заревом пожара, когда с высоких минаретов муэдзины призывали правоверных к вечерней молитве, а по улицам вновь началось движение, прекращавшееся на время жары, тогда Галиль в сопровождении нескольких дервишей и караульных был приведен во внутренний двор.

Войдя во двор и увидя ожидавшую его толпу, он лишился чувств от ужаса и слабости, с него сняли цепи, чтобы ему легче было идти, но он лежал, как мертвый. Лицо его было страшно бледно, казалось, что смертный приговор уже убил его.

Ни малейшего сострадания не возбуждал к себе Галиль из-за своей трусости. Вид эшафота отнял последнюю твердость у приговоренного.

Стоявшие вокруг чиновники с равнодушным видом смотрели на приготовления к казни человека, который наказывался за измену, и думали только о том, как бы самим не попасться, так как многие из них были не менее виновны в измене, чем Галиль-бей. Они называли Галиля ослом за то, что он позволил себя поймать, тогда как прежде восхищались и завидовали его быстрому повышению.

В числе зрителей находились три наших героя – Сади, Зора и Гассан.

Молодые люди стояли недалеко от места казни, на почетном месте, и все присутствовавшие с любопытством смотрели на них.

Им уже было известно, что сам султан лично дал этим офицерам повышение, милость, которой удостаивались только избранные.

Другие офицеры с завистью смотрели на них, даже сам палач, он видел падение не одного любимца, кончавшего на эшафоте, понятно, что он и теперь думал о том, скоро ли падут эти новые любимцы! Палач вечно думает только о конце, и нигде этот конец не был так близок, как в Турции.

Палач Будимир, человек уже пожилой, был по происхождению черкес, но с юности жил в Константинополе, где был прежде помощником палача.

Теперь уже сам Будимир состарился, но это все еще был сильный и высокий старик внушительной наружности, черкесский костюм которого выглядел как что-то театральное в этой ситуации.

Его лицо, украшенное седой длинной бородой, выражало достоинство и степенность, как будто он гордился важностью своего поста. Его все боялись и говорили, что в старом черкесе нет ни капли сочувствия. Обе щеки и шея палача были покрыты страшными рубцами.

Между тем Галиль был подведен к эшафоту и передан в руки палача.

Только палач захотел положить свою жертву, как Галиль лишился чувств и, несмотря на все усилия палача, не приходил в себя.

В воздухе мелькнул топор, раздался глухой удар, и голова Галиля покатилась…

Приговор был приведен в исполнение, и толпа разошлась, довольная виденным зрелищем, и уже совершенно забыв о Галиле…

На следующую ночь Мустафа-паша оставил Константинополь, чтобы отправиться в изгнание.

К числу самых прелестных мест живописных берегов Босфора принадлежит, без сомнения, та часть азиатского берега, на которой стоит дворец Беглербег, называвшийся прежде Хризохером.

Здесь находилась летняя резиденция султана Абдул-Азиса, это был его любимый дворец, доступ в который для европейцев был чрезвычайно затруднен.

Дворец стоит на самом берегу, и его белый блестящий фасад виден издалека. Он самый большой из всех дворцов султана, и совсем недавно к нему была сделана огромная пристройка, так что стоимость этого дворца составила до того неслыханную сумму.

В нижнем этаже жила прислуга и все служащие во дворце.

Поднявшись по мраморной, покрытой ковром лестнице на следующий этаж, посетитель поражался ослепительной восточной роскоши.

Лестница освещалась через купол, весь состоящий из красных стекол, которые распространяли чрезвычайно приятный свет; перила на лестнице – золотые, и вся лестница украшена тропическими растениями.

Внутренний двор дворца был окружен мраморной решеткой, и на него с одной стороны выходили решетчатые окна гарема, с другой – бесчисленные залы и комнаты султана, превосходящие одна другую роскошью и великолепием. Сзади гарема находился великолепный сад.

К воротам дворца подъехала карета с императорскими гербами, и, въехав во двор, она приблизилась к самому подъезду.

Лакеи бросились опустить подножку и отворить дверцы кареты.

Из кареты вышла принцесса Рошана и, не обращая внимания на распростертых перед нею слуг, прошла на лестницу.

На принцессе было роскошное платье из Парижа, а сверху накинута дорогая шаль.

Вечер уже наступал, а вместе с ним и время визитов и аудиенций. Рошана явилась во дворец своего царственного дяди, чтобы узнать не только о его здоровье.

Принадлежа к царствующему дому, Рошана имела свободный доступ в покои султана и потому гордо поднялась вверх по ступеням лестницы во второй этаж.

Здесь ее принял гофмаршал и провел в приемную, где она должна была ожидать выхода султана.

В приемной уже кто-то был, казалось, что принцесса нисколько не была этим удивлена.

Приемная освещалась большой люстрой.

В отдаленном, темном углу комнаты стоял мрачный и суровый Шейх-уль-Ислам Мансур-эфенди.

Он был одет по-европейски, в черный, доверху застегнутый сюртук и черные панталоны.

Шейх-уль-Ислам казался в это мгновение каким-то мрачным духом, сторожившим каждый шаг султана. Как представитель пророка, он имел неограниченную власть над всеми турками. Издавая какое-нибудь постановление, султан должен обратиться к Шейх-уль-Исламу за его подписью и одобрением, тогда как Шейх-уль-Ислам, хотя и должен иметь согласие султана, но может обойтись и без него, потому что правоверные мусульмане и без того будут ему повиноваться.

Войдя в приемную, принцесса сейчас же заметила Мансура-эфенди, который с достоинством поклонился ей.

Когда гофмаршал пошел доложить султану о приезде принцессы, последняя подошла к Мансуру-эфенди.

– Я очень рада, что встречаю тебя здесь, – сказала она вполголоса. – Какой результат имели твои усилия?

– Никакого, принцесса! Ты верна нам, но его величество султан чуждается нас, – отвечал Шейх-уль-Ислам.

– Ты в своем усердии видишь все в черном свете! Я думаю, что могущественный повелитель правоверных следует во всем твоим советам.

– Нет, принцесса, ты ошибаешься: я не имею на султана никакого влияния – другой приобрел это влияние!

– Ты намекаешь на султаншу Валиде?

Шейх-уль-Ислам утвердительно кивнул головой.

– Я знаю это, – продолжала принцесса. – Сегодня я пришла сюда для того, чтобы сделать последнюю попытку! Я ничего не хочу обещать заранее, но ты знаешь мое усердие, знаешь также мою решимость; сегодня же, повторяю тебе, я хочу сделать последнюю попытку. Я иду к султану и надеюсь найти тебя еще здесь, когда возвращусь от него, чтобы иметь возможность передать тебе, чего я достигну.