А теперь пришлось начинать сызнова… И ему удалось сплотить население Могнака, ободрить и примирить колдунов, дать им новую надежду… но тут — пришельцы. И тролли.

Брат-маршал снова устремил взгляд в их сторону — осмелевшие чужаки перевалили гребень холма и медленно продвигались к городу. Видно, что они все-таки побаиваются, это хорошо… И еще — они не проявляют враждебных намерений. Обман? Военная хитрость? Или что-то иное? Прибежал запыхавшийся магик, принес толленорн. Маршал установил прибор на стене между зубцами, сдернул с экрана тряпки и принялся напевать необходимые заклинания. В круглом оконце показалась колышущаяся трава, маршал послал взгляд прибора дальше, дальше… Чуть приподнял. Вот они — под флагом с белым драконом на поле из чередующихся голубых и зеленых квадратов. Впереди — некий сеньор в шлеме с плюмажем. Выглядит спокойным, указывает рукой, что-то говорит, обернувшись к спутнику. Тот кивает и трогает коня, направляясь к воротам. Маршал оторвался от толленорна и уставился на всадника, приближающегося к городу. Посланец? Некромант засопел и пошел вниз — к воротам. Миновал мертвых солдат, построенных колоннами, и присоединился к группе подручных — его собственные ученики, опытные бойцы в усиленных заклинаниями доспехах. Один из магов вручил маршалу меч. Мистик принял оружие и велел распахнуть ворота. С мечом, вертикально воздетым к серому небу, вступил в открывшийся проем, подручные колдуны — следом. Всадник, сдерживая храпящего коня, склонился в седле и протянул письмо.

— От моего господина, его величества Гезнура, короля Гевы.

Один из магиков выступил навстречу, принял свиток, сломал печать и вручил маршалу, тот, удерживая меч одной рукой, другой взял листок. Встряхнул, разворачивая, и принялся читать… Магики с тревогой следили за предводителем.

* * *

Для ночлега Дартих присмотрел постоялый двор неподалеку от городских ворот. Постояльцы здесь были почти сплошь крестьяне и мелкие торговцы, коротышка в камзоле со споротым гербом у них особого любопытства не вызвал, глядели они на Дартиха и его спутника равнодушно, на расспросы отвечали лениво, но подробно. Дартиха интересовала дорога на восток. Постояльцы большей частью были из западной стороны, так что пришлось побеспокоить нескольких поочередно, пока коротышка выяснил, что в Малые горы нынче лучше не соваться. Там теперь такая каша заварилась… Горцы, которые и прежде-то были сущие разбойники, после войны с гномами вовсе обезумели. Собственного принца признавать не желают, а потому Малые горы верней стороной обойти, так теперь большинство купцов поступает. Обогнуть лучше негостеприимный край с севера. Путь дальний, зато дорога спокойнее. Ну, разбойники пошаливают, не без того… но если сговориться, собраться большим караваном, то, глядишь, не тронут разбойники, побоятся. Так что можно и с караваном вместе. И попутчики как раз подбираются, через день караван уйдет.

Потолковав с постояльцами, Дартих возвратился за стол (сегодня он усадил узника рядом с собой) и объявил:

— День будешь отдыхать. Отоспись, как следует, потому что дальше пойдем с купцами. Там, если устал или ногу стер, никто ждать не станет, бросят нас и уйдут.

— Нас? А ты меня, значит, не бросишь.

— Своих не бросаем, — отрезал коротышка. Потом хмуро добавил. — Живых.

Воспользовавшись советом, пленник проспал большую часть дня, а Дартих озаботился покупкой теплых плащей — себе и спутнику. Одежка ношенная. С обтерханными краями, зато теплая.

В путь выступили до рассвета. Два десятка повозок выехали из Дегера и покатили по дороге. Было зябко, с гор, синеющих у горизонта, тянуло холодом… Возницы кутались в плащи, зевали, чесались. Несколько пешеходов (Дартих с юным невольником в их числе), пристроившихся с караваном, тоже кутались, зевали, чесались. Взошло солнце, сразу потеплело… В течение дня кое-кто из возниц распрощался со спутниками и свернул в сторону, взамен к каравану присоединились новые попутчики. Места здесь были довольно глухие, поселения попадались нечасто, и путешествие протекало спокойно. На ночлег остановились у лесной опушки. Распрягли лошадок, собрались у костра… Завязалась неспешная беседа… Говорили в основном о дороге — что, мол, вряд ли в этих необжитых краях водятся разбойники, что Гилфинг милостив, что проскочили… Под монотонное бормотание юный невольник задремал.

Проснулся он от толчка в бок — и тут же вскочил. Ржали испуганные лошади, метались люди, почти невидимые в темноте — выли, визжали, рычали. Попутчики, сидевшие рядом у костра, разбежались, и теперь не возможно было понять, кто из темных силуэтов возчик, а кто — разбойник. Один выскочил к костру, здоровенный детина. Заросшее буйной бородищей лицо перекошено, ревет, дубиной размахивает. Юноша увернулся — дубина обрушилась в костер, расшвыривая горящие ветви…

Парень бросился в одну сторону, в другую, запутался в цепях, упал… Дартиха было не видать, и узник даже не успел сообразить, хорошо это или плохо — просто вскочил да пустился наутек, прочь от огней и завывающих темных силуэтов… Бородач с дубиной погнался следом, хрипло дыша, оглушительно топая и треща кустами, когда врезался в них, не разбирая дороги. Невольник, более легкий на ногу, может, и сумел бы удрать, но мешали цепи, цеплялись за сучья и рвали назад. Наконец юноша не удержал равновесия и снова свалился. Сил, чтобы подняться, у него уже не было, он только и смог, что сесть и прикрыть голову исцарапанными ладонями. Преследователь взрыкнул совсем рядом… что-то хрустнуло, зашипело… и наступила тишина. Вдалеке орали разбойники, и ржали испуганные лошади, а здесь было тихо… только булькало поблизости. Невольник опустил руки. Из-за туч вышла полная луна, сразу стало светло. Дартих разжал левую руку, и бородач, стоявший спиной к коротышке на коленях, тихо сполз на землю, из распоротого горла с бульканьем выплеснулись последние струйки… Хозяин юнца склонился над зарезанным разбойником, вытер нож о его лохмотья и тихо сказал:

— Своих не бросаем.

Над Ванетинией плывет колокольный звон — храмы столицы приветствуют только что объявленного главу церкви. Из кафедрального собора движется пышная процессия — епископы в сопровождении столичных священнослужителей провожают своего избранника в Валлахал, где архиепископа Мунта встретит его императорское величество и попросит благословить. Первое благословение главы Церкви достанется ее любимому сыну. На улицах толпится народ, привлеченные колоколами жители Ванетинии явились поглядеть на верховного пастыря. Каков он из себя, новый архиепископ?

Вот он, шагает во главе клира. Ничем не примечательный мужчина, чуть выше среднего роста, лысоватый, с невыразительным лицом. Еще вчера незначительный иерарх в чиновной пирамиде Церкви, чья епархия к тому же теперь захвачена нелюдями, а ныне — архиепископ, духовный глава людей Мира, и власть его простирается даже дальше, чем власть самого императора. В чем-то его власть уступает светской, но в чем-то и превосходит стократно! Ни для кого, кстати, не секрет, что его величество недвусмысленно высказался в пользу отца Мунта, что и решило исход голосования. Обладает, стало быть, епископ Феллиоста некими достоинствами… столь высокими, что предопределили выбор императора. А это значит, что и всему Миру придется отыскать эти самые достоинства в ничем не примечательном мужчине, чуть выше среднего роста, лысоватом, с невыразительным лицом…