…Запой длился четыре дня. Всё это время, Михаил, с сожалением и болью, смотрел на падение Учителя, который превратился в подобие человека. Что ж это, творится-то с людьми?..

«…Федорцов, обманным путём, вывел ребёнка со двора дома, на улицу Свердлова к дому № 38, где на чердаке совершил, в отношении девятилетней девочки развратные действия, а затем, и действия, повлекшие смерть в результате насильственной асфиксии. Федорцов острым предметом выколол жертве глаза и изрезал половые органы…» — читал судебное постановление Михаил, делая выписки в блокнот. «Классный будет материал, — думал он. — Такая душераздирающая жуть… А читателям, этого только и надо. Недаром Стас, зам. редактора, требует от меня острых, скандальных сюжетов. Нынешние газеты — да наша же «Вечерка», — подобным и выживают в конкурентной борьбе с другими изданиями…».

И то, правда. В последние полгода, «Вечерка» стала заметно сдавать, — рекламы поступало мало, бумага вздорожала, печатные услуги тоже. А отсюда, низкий тираж, снижение зарплаты сотрудникам. И в розницу-то покупают газету неохотно. Вон, в печатных киосках, — чего только нет! Пестрят ассортиментом. Уж, и цену снизили за экземпляр, а толку никакого. Вот почему, редакторат поставил перед журналистским корпусом задачу: во что бы то ни стало, привлечь внимание читателя, — то есть, хоть чему, — с известной оговоркой, разумеется. Лишь бы, «Вечерку» разбирали, как в былые времена.

«Да что там скрывать! — с горечью, высказался как-то Никитский. — Гибнет газета, недолго осталось. Точно, — «Новь» приберёт скоро к рукам, сделает дочерним предприятием. Их тираж — 60 тысяч экземпляров, — не то, что наш. Поэтому и рекламу туда несут. А главное имидж, — издание-то областное, не чета городской «Вечерке»! Помяните моё слово — будем под ними ходить».

Так, в принципе и получилось. Главного редактора, «Новь» сразу заменила своим человеком. Кардинально переделали и оформление макета. Лишний балласт из сотрудников поувольняли, произвели перестановки оставшихся кадров. Но, по большому счету, ничего это не дало. Газета хирела и хирела на глазах. Понятно, что такое положение дел отражалось на настроении журналистов, — зарплата ведь, в два раза снизилась, а работы стало больше.

Михаил, как и все, тоже упал духом. Пьянки участились, а отсюда — недовольство начальства. «Алкаша», уже пару раз, выводили за штат, но потом, опять, неизменно возвращали, поскольку журналист был способный. И редактор, Сысоев, настаивал, чтоб сотрудник полечился от алкоголизма. Хотя, его самого, вечеркинцы, чуть ли не каждый день, видели пьяным после работы…

— Александр Иванович, вот ты в журналистике, уже много лет, в наших изданиях городских, где только не работал… — Михаил брал иногда, «уроки» у газетного «волка» Никитского. — Может, мы не пользуемся спросом, потому, что «Вечерка» пишет о городской херне, типа коммунально-бытовых нужд или расхваливания местной администрации? Надо внести, наверное, какую-то свежую, острую, политическую, что ли, струю?

— Всё дело в имидже, который у нас слабоват, — отложил прочитанную статью Никитский. — Пишем, к тому же, по-старинке, как в старые советские времена. Я хоть и коммунист, но теперь другой политический расклад, — вот, мы и в жопе. Нужна другая концепция газеты. Но, даже это, вряд ли поможет… А политика, всем уже надоела. Поэтому стоит ли?

— Неужели, теперь у коммунистов нет никаких шансов? Да вы-то сами, с Шаровым, хоть верите своим утопическим идеалам?

Никитский нахмурился. Закурил.

— Надо верить. Другого выхода нет. Люди, неизбежно, будут стремиться к чему-нибудь светлому, справедливому, хотя это, в принципе, не достижимо. Но если остановимся в своём стремлении, что тогда будет с обществом? Съедим ведь, друг друга!.. И потом, от людей, мало что зависит, если посмотреть с другой стороны. — Никитский сбросил пепел. — Личный выбор не субъективен, но объективен. А альтруистическое начало, у человека, не следует отрицать. Если бы не было его, общество никогда бы не выжило и не прогрессировало бы. Сие подтверждаю уже, как биолог. Кстати, ты, газетчик, должен являться проводником, носителем этого альтруизма, выражая общественные, народные нужды. Так что, иди, давай, — работай!..

В выходные вечером, Шаров пришел к Михаилу на Потерянную и, как не странно, застал его.

— Слушай, Мишка, про каких ты краль, тогда говорил? Ну, с одной ночью, на Повстанческой у Америки познакомился…

— А, да жаба она некрасивая… Может, подруга ничего? А че спросил?

— Так давай, созвонимся с ними! Выходные ведь!

Пригласим, сначала, к дяде Коле, а потом, к тебе затащим.

— Не пью я, Виталик. Сказал ведь, — не пью. Да и осточертели эти сомнительные бабёнки.

— Дак и не пей. Только присутствуй. Подруга — твоя. Давай позвоним!

Михаил, с явной неохотой, согласился. Ну, познакомился с некой Юлей у ночного киоска, — бутылку она там брала. Как водится, пригласил к себе, и так далее… Какой интерес, еще раз, встречаться? Вот Надя — другое дело. Порядочная девчонка, домашняя. Здесь, вроде, игра стоит свеч, хотя с нею близко, пока, не знаком. Но, с другой стороны, почему бы и не развеяться в выходные? Главное не пить, и всё!

…Подруг встречали на трамвайной остановке. Ну и накрасились, блин! Но Оля оказалась смазливой девицей, — не в пример, напарнице. И, кроме того, заметно опережала её в «общем развитии».

Стучать, в окна норинского дома, — пришлось долго. Наконец, шторы раздвинулись: показался, поднятый с постели, непроспавшийся и потому, всё еще пьяный, хозяин. Увидев девчонок, радостно замахал рукой.

— Милости, милости просим! — лучился гостеприимством, дядя Коля, проводя дамочек в свой поэтический вертеп. — Сейчас посидим, стихи почитаем, а если не хватит чего, зашлём гонца!

Кое-как расселись у журнального столика, заставленного бутылками и закускою с огорода.

— Предлагаю тост за хозяина дома, который приютил кипучие молодые сердца! — изловчился словесно Шаров, опрокидывая внутрь, налитую до краёв, стопку. — Да не стесняйтесь, девочки, — тут все свои! Дядь Коля, прочитай «О, мать Земля!». Перед вами выдающийся поэт современности, непонятый, к сожалению, бездушной критикой.

Норин сразу преобразился, надувшись, как индюк. Вдохновенно выдал «коронку», отчаянно жестикулируя. Компания зааплодировала. Но не Михаил, смотревший на весь этот спектакль, трезвыми глазами. Думал о своём.

«Почему так сложилась жизнь? В молодости, когда сверстники вовсю гуляли, мне, больному, приходилось сидеть дома с книгами. А сейчас, в 32 года, как с цепи сорвался! Как будто, стал навёрстывать упущенное. То, что не догулял, догуливаю теперь. Но, фактически же, ищу свою женщину, единственную и неповторимую… Может быть, Надя — та самая долгожданная, с которой свяжу судьбу?..».

Между тем, Оля, с пахнущим перегаром дыханием, сама обхаживала Михаила, но тот был безучастен. Дядя Коля, вовсю уже храпел на кровати, в своём скомканном «логове». Виталик, незаметно, показывал глазами сотоварищу, что, мол, пора уходить…