Арну прервал ее размышления.

– Обед готов. Я выложил еду на одеяло. Выбирай, что хочешь. Как насчет мясного паштета? Или жареного кролика? Есть также свежий хлеб и сыр… – Он растерянно замолчал. – Какое у тебя странное лицо! И стоишь ты на цыпочках.

Смутившись, Сорча с напускным спокойствием пошла к нему.

– Мне показалось, будто я что-то услышала.

– Правда? – Он встревоженно осмотрелся. – А я ничего не слышал. Это был фейри?

– Фейри? Не глупи, Арну! – Запах мясного паштета ударил ей в нос. Она опустилась на колени, прямо на одеяло, и осмотрела разложенную на нем еду. – Боже мой! Ты так много купил! Нам все это ни за что не съесть!

– Посмотрим. – Он разделил тушку кролика и кусок протянул ей. – Ведь неизвестно, что нас ждет впереди. Я заверну остатки, и мы будем их доедать до самого Эдинбурга. А сейчас ешь, Сорча.

Она запустила зубы в нежное мясо, а когда его чудесный сок наполнил ей рот, глаза у нее блаженно закрылись. Она ела до тех пор, пока у нее в руке не осталась кость, и открыла глаза, лишь когда услышала смех Арну.

– В чем дело?

– Мужчина заплатил бы немалые деньги, чтобы увидеть столь блаженное выражение лица женщины.

– Для этого тебе достаточно просто меня покормить! – весело ответила Сорча, протягивая руку за новой порцией мяса.

Арну продолжал улыбаться так, будто знал что-то такое, чего не знала она. Он отрезал горбушку хлеба и, вытащив из нее мякиш, заполнил мясным паштетом. Этот кусок он протянул Сорче, и пока она с удовольствием уплетала паштет с хлебом, он неспешно сделал себе такое же блюдо. Ей показалось странным, что ему, похоже, доставляет больше удовольствия наблюдать за ней, а не наполнять собственный желудок, но она была так голодна, что не задумывалась над этим.

– Тот, кто это приготовил, наверняка из рода прекрасных фей, – заявила она.

– Твоя прекрасная фея – жена пекаря. Она уродлива, талантлива и не прочь пофлиртовать. – Арну забавно пошевелил бровями. – Я добыл нам обед пекаря.

Сорча перестала есть.

– Ты флиртовал с женой пекаря?

– Я пошел на эту жертву, чтобы удовлетворить твой аппетит, – заверил он ее.

Улыбка притаилась в уголках его губ, и Сорча вдруг поняла, что здесь, под лучами солнца и в отсутствие всякой опасности, он выглядит почти юным. Глубокие складки, окружавшие его губы под густой черной щетиной, разгладились. Его веко чуть опустилось. В укрытии каменного кольца он казался совершенно другим, совершенно не похожим на нелепого Арну: скорее, это был мужчина, способный вскружить голову женщине так, что она готова была отдать ему свой обед.

– Сколько тебе лет? – спросила Сорча. – Я считала, что ты моложе меня.

– С чего ты взяла?

Она вспомнила, каким он был неуклюжим в монастыре, и то, как он изумился, когда она смогла защищаться от нападения наемного убийцы, каким он выглядел, вжимаясь в стену публичного дома, окруженный смеющимися проститутками.

– Просто мне казалось, ты мало что умеешь.

– У меня много талантов, но я их скрываю.

Он оторвал кусок корки, сунул его в рот, прожевал и проглотил.

– Так сколько же тебе лет?

– Двадцать семь.

Он старше ее! Сорча никогда бы не подумала.

– У тебя есть родные?

– Умерли.

Она пожалела о том, что задала этот вопрос: отрывистый ответ нарушил мирную атмосферу внутри кольца камней. Тем не менее она испытывала острую потребность побольше узнать о своем спутнике.

– Извини. А у тебя есть хоть кто-то, кто тебе дорог?

– У меня есть целая страна людей, которые мне дороги. – Он доел паштет, прикончил хлеб и, запустив руку в седельную сумку, извлек оттуда низкую коричневую бутылку. – А еще у меня есть виски. Хочешь немного?

Он протянул ей бутылку и снова глупо ухмыльнулся.

– Да. Спасибо.

У Сорчи не было кружки, но ее это нисколько не смутило. Она глотнула прямо из горлышка. Виски обожгло горло, прочистило нос, на глазах выступили слезы, и слегка закружилась голова.

Когда она опустила бутылку, то обнаружила, что он удивленно уставился на нее.

– В чем дело? – спросила она.

– Ты даже не закашлялась!

– У этого напитка по крайней мере чистый вкус. Его не сравнить с грязной водой и мутным вином, которые я пила столько дней.

Сорча отпила еще немного виски и отдала бутылку Арну.

Он осторожно понюхал ее содержимое, а потом выпил.

Сорча расхохоталась и, переполненная радостью от сытной еды и этого чудесного места, поддалась на уговоры ветерка, вскочила, распростерла руки и закружилась в танце. Арну окликнул ее, но ощущение близости полета снова наполнило девушку. Она приподнялась на цыпочки и раскачивалась в такт музыке ветра. И ветер откликнулся, сжав ее в объятиях и пустившись с ней в пляс. Он заставил ее бежать сквозь яркие лучи солнца, научил приседать и раскачиваться, наслаждаясь самим движением. Желтые цветы, зеленая трава и древние серые камни кружились у нее перед глазами – и все это время она продолжала видеть грубое коричневое одеяло и Арну, который не мог оторвать от нее глаз.

Она не останавливалась, пока ветер не стих. Он слабел постепенно, оставив ее стоять у одеяла. Она запыхалась, но была полна радостного ликования.

– Сорча!

Низкий голос Арну был сочным и властным. Когда она открыла глаза – она даже не заметила, когда успела их закрыть! – то увидела, что он протягивает ей румяное яблоко.

– Ох!

Она упала на колени рядом с ним. Взяв яблоко, Сорча вдохнула аромат летней жары и осеннего урожая и вонзила зубы в сочный плод. Никогда в жизни она не пробовала ничего более вкусного. Арну взял у нее из рук яблоко и прижался губами к ее губам.

В этот жаркий полдень, в тишине каменного кольца, поцелуй Арну казался таким же естественным, как и танец Сорчи с озорным ветерком. Она замерла, наслаждаясь прикосновением его губ к ее губам. Ее удивило, что застенчивый, неуклюжий Арну решился на такой поступок. Но тут же все мысли вылетели у нее из головы. Ее губы приоткрылись под осторожными прикосновениями, и вкус его языка показался ее языку сладким как мед.

Кажется, Арну подумал то же самое о ней, потому что пробормотал:

– Сладко!

От Арну пахло, как от этой долины: свежо, вольно, раскованно.

Когда это случилось? Ей казалось вполне естественным разделить с ним это мгновение. Никогда еще она не была так близка с мужчиной.

Его губы расстались с ее губами и пустились в путь, прикасаясь к ее щекам, векам. Затем переместились ниже, к нежному местечку у основания уха.