болоте, и Харпер со стоном закатил глаза.

– Спасибо, Чарли, они дивные.

– Барахло завалящее, – фыркнул Харпер. – От кубиков льда взорвутся.

– Не может такого быть, – возразила Элисон.

– Это правда, – сказал я, – но набор уникальный. Не стоит держать эти стаканы у лица дольше, чем требуется.

Элисон рассмеялась, и я почувствовал себя опытным светским львом.

– Поставь их вот туда, в сторонку, солнышко, – сказала Элисон.

– Да, на помойку вынести всегда успеем, – подхватил Харпер, выпроваживая меня в коридор тычком под ребра. – Завязывай, извращенец.

– Но она хорошо ко мне относится.

– Она меня выродила, ты, геронтофил.

– Люблю тебя, Элисон! – пропел я шепотом из другого конца коридора, и мы перелезли через штабель из шлакоблоков на пути к недостроенному флигелю из шлакоблоков.

Мистер Харпер сооружал этот дом своими руками (ну или руками своих работников), то и дело изменяя и расширяя его план, будто переставлял кубики лего, и сейчас мы шли вдоль пластиковых занавесок через новый гараж на две машины по направлению к земному раю.

Идея Харперовой «берлоги» была позаимствована из американских фильмов и отвечала следующим требованиям: побольше места, низкие потолки, бильярдный стол, ударная установка, электрогитары, штанги, гребной тренажер, гигантский плоский телевизор, обалденная коллекция видеофильмов, игровая приставка, музыка на виниле и компакт-дисках, подшивка журнала «Максим» и холодильник – знаменитый самопополняемый холодильник с неограниченным запасом доширака и батончиков «Марс». В этот бункер не проникали ни свет, ни воздух. Вместо них через вентиляционную систему, как можно было подумать, закачивался тестостерон: вот и сейчас Ллойд, истерически хохоча, придавливал Фокса креслом-мешком, а по вытертому ковру, закрывавшему бетонный пол, каталась жестянка с остатками пива.

– Эй, чё раздухарились?!

Из всех, кого мы знали, Харпер оказался самым процветающим буржуазным элементом: отец его был «Оранжерейным королем», а сам он, соответственно, «Оранжерейным принцем», но тем не менее он с упорством завзятого пародиста сохранял простонародный говорок. В принципе, так говорили мы все, нагнетая или скрывая акцент кокни в зависимости от обстоятельств. В берлоге можно было ни на кого не оглядываться.

– Ой-ё! Хорош сосаться, поздоровайтесь. К нам пришло Никто.

Никто – еще одна кликуха. Можно было звать друг друга и по фамилиям, но мы предпочитали прозвища – сложную, хитроумную, закодированную систему, похлеще той, что процветала при дворе «короля-солнца». Харперу повезло: из-за его благородного происхождения, заносчивых манер и броской внешности он стал Принцем, а блестящие волнистые черные волосы, которые вечно лезли ему в глаза и отбрасывались назад резким мотанием головы, подсказали дополнительную кликуху: Хед-энд-шоулдерз или, как вариант, Тим – сокращенное от «Тимотей». Иногда он надевал ожерелье из пыльно-белых, розовых и оранжеватых кораллов и тогда звался Леденец или Бич-бой. Фоксу на роду было написано откликаться на Факс или, естественно, Фак, но как-то раз он признался, что тайком проник на поле для гольфа и погрузил пенис в лунку, «чтобы проверить ощущения», после чего стал носить прозвища Тайгер Вудс, Гульфик, Затычка. После пресловутого обеденного эпизода с дурным запахом изо рта Ллойд проходил у нас как Мусорный Бачок или, сокращенно, Мусор либо без затей – Помойка; его длинный нос подсказывал Шило или Раздвинь (от «раздвижной гаечный ключ»), а коротко стриженные курчавые волосы – Мелкий Бес, или просто Бес, или Перманент, но все эти ярлыки служили всего лишь отправными точками для нарастающих по спирали оскорблений, которыми мы могли обмениваться часами напролет.

– Завязывай, Раздвинь! – скомандовал Харпер.

– Он первый начал! – отозвался Ллойд. – Зырил на меня, как на любимую лунку…

– Откуда такая вонища? – прокричал Фокс из-под кресла-мешка.

– Кажись, Затычка решил свою затычку пристроить… – добавил Ллойд.

– Чей там голос из Помойки? Сегодня – вывоз Мусора?

– Гульфик застегни, Фокс. – Ллойд придавил его коленом.

– Завязывай! – повторил Принц.

– Волосня у тебя сегодня – блеск, – переключился на него Ллойд. – Кто тебя уложил, Принцик?

– Да Бес его знает… Уймись, Перманент!

– Отпусти его! – не выдержал я.

– Кто это вякнул? – сказал Ллойд. – Кажись, Никто. Померещилось.

– Вроде маракас брякнул, – подхватил Фокс. – Кто тут маракасами трясет?

– Никто, – подтвердил Принц.

Господин Никто, Оно, Человек-Невидимка – и это далеко не все. Как-то раз я упомянул, что меня назвали в честь одного из любимых отцовских джазменов, Чарльза Мингуса: с той самой минуты ко мне прилипло Чарли Мингус или просто Мингус, а там и Куннилингус. Другая линейка моих прозвищ включала Советника (потому что наш микрорайон, Библиотечный, был построен муниципальным советом), а далее – Зэк (из-за того, что я спал на двухъярусной койке); впрочем, эта кликуха приберегалась для более поздних этапов пикировки. Да и Советника еще надо было заслужить.

– Прибыл Советник, – возвестил Ллойд. – Он в восторге: впервые увидел дом, где есть верхний этаж.

– У меня в доме тоже есть верхний этаж, Ллойд.

– Верхняя койка не прокатывает как верхний этаж, – заявил Ллойд, что вызвало оглушительный взрыв хохота.

Ллойд не знал меры. В пору моего увлечения фотографией я сделал на гуляньях по случаю Ночи костров наш общий снимок с длинной экспозицией: у нас в руках зажженные бенгальские огни, Харпер нарисовал в воздухе сердечко, Фокс написал свою фамилию, а Ллойд успел вывести в ночном воздухе «fuck you». Так он мне и запомнился: как парень, который пишет бенгальским огнем «fuck you» и, когда лепит снежок, прячет внутрь камень.

Теперь мне волей-неволей пришлось ввязаться в потасовку: навалившись сверху, я постарался ввинтить локоть в плечо Ллойду, но тут на меня напрыгнул с бильярдного стола (для усиления эффекта) Принц, и все долго вонзали другу пальцы в подмышки, пока не задохнулись от стонов, хохота и воплей. Всем нам была знакома теория о том, что мальчики уступают в развитии девочкам, и мы громогласно ее опровергали, но сами являли собой наглядный пример номер один.

Начиналось всегда с лагера, который мы тянули через соломинку – «для насыщения кислородом», чтобы сильнее цеплял. Если под рукой имелось кое-что позабористей, в жестянку можно было добавить водку, джин или аспирин, который, как считалось, повышает градус и предотвращает похмелье. Несколькими годами раньше какой-то амбициозный технолог-пищевик успешно соединил алкогольный кайф с приторной сладостью безалкогольных напитков и подкрасил один образец синим, цвета полоскания для рта, другой – светофорно-красным, а третий – лягушачьим зеленым, но такие изыски мы припасали для особых случаев. Под вопросом оставалась наркота: Ллойд и Фокс только приветствовали, а у меня все мысли вертелись вокруг резинового молотка и цветной капусты. Бог знает, в чем тут дело: может, у Льюисов так мозги устроены? Принц, как и его отец, в отношении наркотиков был пуританином, считая, что их употребляют только хиппари и рохли. Пьянка, наоборот, признавалась занятием, достойным