Бывшие узники Национального стадиона в Чили рассказывали про яркий свет, горевший по 24 часа в сутки, и про еду, которую подавали в неожиданное время. Солдаты заставляли многих узников покрывать головы одеялом, так что те не могли ничего видеть и слышать, — загадочная мера, поскольку все пленники знали, что их отвезли на стадион. В результате, по свидетельству заключенных, они теряли ощущение времени, а шок и ужас от переворота и последующих арестов становились гораздо сильнее. Казалось, что стадион превратился в огромную лабораторию, где они были подопытными кроликами в эксперименте по управлению ощущениями.

Более точные слепки экспериментов ЦРУ, «известные под названием "чилийские комнаты"», можно было увидеть в чилийской тюрьме «Вилла Гримальди» — это были деревянные изолированные камеры, настолько тесные, что заключенные не могли встать на колени» или лечь. Узников тюрьмы «Либертад» в Уругвае отправляли на остров: там были камеры без окон, освещенные одной лампочкой. Особо важных заключенных держали в изоляции более 10 лет. «Мы начали думать, что уже умерли и наши камеры — это уже не камеры, но могилы, что внешнего мира нет, что солнце — это просто миф», — вспоминал Маурисио Росенкоф. Он видел солнце не более восьми часов за 11,5 лет тюрьмы. Его чувства за это время настолько обеднели, что он «забыл о красках — цвета не существовало».

В одном из самых больших аргентинских центров пыток — Технической школе Военно-морского флота в Буэнос-Айресе — одиночные камеры назывались «капуча» — капюшон. Хуан Миранда, проведший три месяца в камере «капуча», рассказал мне об этом мрачном месте. «Они надевают повязку на глаза и заковывают руки и ноги в кандалы. Ты лежишь на губчатом матрасе весь день на чердаке тюрьмы. Я не мог видеть других заключенных — от них меня отделяла фанерная перегородка. Когда стража приносила еду, меня заставляли повернуться к стене, — тогда они поднимали капюшон, чтобы я мог поесть. И это был единственный момент, когда мы могли присесть, все остальное время должны были лежать». Другие аргентинские узники подвергались сенсорному голоду в камерах размером с гроб, которые назывались «тубос».

Хуже изоляционной камеры была только комната допросов. Самой современной техникой допроса в регионе, захваченном военными, был электрошок. Они знали десятки способов применения тока на живых узниках: голые провода, военные телефоны, иглы под ногтями; прищепки на деснах, сосках, половых органах, ушах, губах, открытых ранах; на телах пленных, погруженных в воду для усиления воздействия; на телах, привязанных к столам или к бразильским железным «драконовым креслам». Хунта аргентинских скотоводов гордилась своим изобретением: узники получали разряд тока через железную кровать под названием «партилья» — барбекю, где их подвергали пыткам пиканой — так называется электрическая погонялка для скота.

Невозможно точно подсчитать количество людей, прошедших через пыточную машину стран южного конуса, но примерное их количество составляет от 100 до 150 тысяч, десятки тысяч из них были убиты.

Свидетельство тяжкого времени

В то время быть левым означало, что за тобой охотятся. Человек, не попавший в лагерь, постоянно стремился на один шаг опережать тайную полицию, используя тайные явки, телефонные коды и поддельные документы. Одним из таких людей в Агрентине был легендарный журналист, прославившийся своими расследованиями, Родольфо Вальш. Необыкновенно талантливый и общительный, подлинный человек эпохи Возрождения, автор детективов и рассказов, завоевавших разные литературные премии, Вальш был также прекрасным сыщиком, способным расшифровывать военные секреты и следить за шпионами. Он особо прославился, когда, будучи журналистом на Кубе, сумел перехватить и расшифровать телекс ЦРУ о вторжении в Заливе Свиней. Эта информация помогла Кастро подготовиться и защититься от нападения.

Когда военная хунта Аргентины запретила перонизм и удушила демократию, Вальш решил присоединиться к движению «Монтонеро» в качестве советника. Из-за этого он занимал первые места в списке разыскиваемых военными, и каждое новое исчезновение вызывало опасение, что человек, подвергнутый пыткам пиканой, может выдать полиции убежище в маленькой деревне около Буэнос-Айреса, где Вальш скрывался со своей подругой Лилией Феррейра.

Используя широкую сеть источников информации, Вальш пытался следить за многочисленными преступлениями хунты. Он составлял списки погибших и пропавших без вести, карты массовых захоронений и тайных застенков. Он гордился своим знанием врага, но в 1977 году он сам стал жертвой безумной жестокости аргентинской хунты, направленной против своего народа. В первые годы режима военных десятки его близких друзей оказались в лагерях смерти; погибла также и его 26-летняя дочь Вики, из-за чего Вальш испытывал приступы безумного отчаяния.

Но пока повсюду разъезжали автомобили Ford Falcon, тихая жизнь была не для него. Понимая, что его время ограничено, Вальш решил по-своему отметить годовщину правления хунты. В потоке официальных речей, восхваляющих генералов за спасение страны, должны были появиться и его свободные слова, говорящие об упадке Аргентины. Его послание называлось так: «Открытое письмо писателя военной хунте». Оно писалось, по словам Вальша, «без надежды, что к нему прислушаются, с уверенностью, что оно вызовет гонения; я верен тому пути, который для себя избрал много лет назад — свидетельствовать в тяжкую годину жизни».

Это письмо осуждало как государственный террор, так и экономическую систему, которой служило насилие. Вальш хотел распространить свое «Открытое письмо» тем же способом, каким он раньше распространял сводки новостей из подполья: он сделал 10 копий и разослал их, бросив в почтовые ящики разных людей, которые должны были распространить его послание дальше. «Я хочу, чтобы эти козлы поняли, что я тут, что я еще жив и все еще пишу», — сказал он Лилии, садясь за пишущую машинку «Олимпия».

Письмо начинается с описания кампании террора, в которой генералы используют «сильнейшие, бесконечные пытки»; там также говорится об участии ЦРУ в обучении аргентинской полиции. После скрупулезного перечисления пыточных методов и тайных захоронений во всех ужасных подробностях Вальш резко меняет тему: «Эти события, которые должны возмутить сознание цивилизованного мира, тем не менее не являются главной причиной страдания аргентинского народа или самым ужасающим нарушением прав человека. Но экономическая политика правительства не только позволяет найти причину этих преступлений, но и является наибольшим зверством, которое целенаправленно ввергает миллионы людей в нищету... Достаточно несколько часов погулять по огромному Буэнос-Айресу, чтобы понять, с какой скоростью эта политика превращает город в трущобы для 10-миллионного населения».

Система, которую описывал Вальш, была неолиберализмом чикагской школы, моделью экономики, призванной расчистить весь мир. За прошедшие десятилетия эта модель достаточно глубоко укоренилась в Аргентине, и более половины населения оказалось за чертой бедности. Вальш видел в этом не случайность, но точную реализацию плана — «запланированную нищету».

Он поставил на письме дату — 24 марта 1977 года — ровно год спустя после переворота. На следующее утро Вальш и Лилия Феррейра отправились в Буэнос-Айрес. Они захватили с собой несколько писем и бросили их в почтовые ящики. Несколькими часами позже Вальш шел на встречу с семьей пропавшего товарища. Там была засада: кто-то проговорился под пытками. Десяток вооруженных людей поджидали Вальша, чтобы его схватить. «Приведите ко мне этого чертова ублюдка живым, он мой», — лично приказал солдатам адмирал Массера, один из трех руководителей хунты. Вальш часто повторял: «Говорить — это не преступление, преступление — дать себя арестовать». Он немедленно выхватил свой пистолет и начал стрелять; ранил одного из солдат, и те открыли ответный огонь. Когда машина доставила его в Техническую школу военно-морского флота, он был уже мертв. Тело Вальша сожгли, золу и пепел бросили в реку.