За окном темно, идет снег.

– Нет, – поспешно отвечает Силка, хотя это не полный ответ. – А что?

– Ну… – тихо произносит Елена; насколько Силка знает, в Советском Союзе не принято говорить о религии, любой религии. – Сейчас такое время, когда некоторые религии празднуют… и я не знаю, значит ли это что-то для тебя.

– Нет, не для меня. – Силка опускает взгляд на пациента.

Говорить об этом – значит говорить о многих других вещах. Говорить об истреблении ее народа. О том, как трудно обрести веру, которая прежде у нее была.

– А для вас? – задает вопрос Силка.

– Знаешь, в Грузии это было время, когда мы собирались всей семьей за столом, слушали музыку… – Силка впервые видит Елену по-настоящему печальной, задумчивой, а ведь она всегда прямолинейная и практичная. – Ты не… христианка?

– Нет, не христианка.

– Могу я спросить, какая у тебя религия? – (Силка медлит слишком долго.) – Не беспокойся. Отвечать не обязательно. Просто помни, что, если когда-нибудь захочешь поговорить о том, откуда ты родом… я не стану тебя судить.

Силка улыбается ей:

– Когда-то давно моя семья тоже праздновала… примерно в это же время года. С обильным угощением, огнями, благословениями и песнями… – Она оглядывается по сторонам, опасаясь, что кто-нибудь услышит. – Трудно теперь вспомнить.

Интуитивно Силка по-прежнему часто обращается к молитве. Ее религия связана с детством, родными, традициями и домашним уютом. С другим временем. Это частичка ее существа. В то же время ее вера была поставлена под сомнение. Стало очень трудно продолжать верить, когда оказывается, что хорошие поступки не вознаграждаются, а за плохие люди не несут наказания, когда оказывается, что события происходят случайно, а жизнь – это хаос.

– Понимаю, – тепло произносит Елена.

– Интересно, зажег ли кто-то сегодня свечку в память об этом бедняге, – говорит Силка, желая отвлечь от себя внимание.

– Будем надеяться, что да. За всех этих несчастных. Но ты не слышала, что я это сказала.

Кивнув, Силка делает шаг в сторону от койки, а потом поворачивается к Елене:

– Если я когда-нибудь заговорю о своем прошлом, то только с вами.

Она сама удивлена, что сказала это. Слишком рискованно и слишком трудно. И если Елена, больше других сочувствующая Силке, воспримет все правильно, но скажет кому-нибудь еще, что тогда будет? Даже больные не захотят общаться с ней. С человеком, видевшим столько смертей.

– Когда будешь готова, приходи ко мне, – предлагает Елена.

В отделении на короткий миг воцаряется тишина, что случается редко. Силка стоит у окна, глядя, как с темно-синего неба сыплется мелкий снег. Закрыв глаза, она представляет себе своих родных, сидящих вокруг стола. Ее любимый папа произносит благословения, горят свечи на ханукальном подсвечнике, все счастливы, что собрались вместе. Она чувствует аромат латкес – жаренных в масле картофельных оладий, – которыми все будут угощаться в течение следующих восьми дней. Силка припоминает свою радость, когда ей, маленькой девочке, разрешили зажечь первую свечу. Как она докучала отцу, чтобы ей разрешили зажечь первую свечу. Как не могла принять объяснения, что в доме это делает мужчина. Потом воспоминание о том разе, когда он уступил, говоря, что она смелая и решительная, как мальчик, и, если это будет их семейным секретом, пусть зажжет первую свечу. Затем она вспоминает, когда это было. Тот последний раз, когда она сидела с близкими на празднике Ханука.

– Ханука самеах, – шепчет она про себя. – Радостного праздника Ханука моим близким: мамочке, папочке, Магде.

Бардеёв, Чехословакия, 1942 год

– С днем рождения, Силка. Положи новое пальто, которое подарили тебе на день рождения мама и папа. Оно может тебе пригодиться, – шепчет Магда, когда сестры упаковывают свои небольшие чемоданы.

– Куда мы едем?

– В Попрад. Там мы должны сесть на поезд до Братиславы.

– А мама и папа?

– Они отвезут нас на вокзал, а потом встретят, когда мы вернемся домой. Мы должны быть храбрыми, сестренка, и спасти маму и папу, работая на немцев.

– Я всегда храбрая, – решительно произносит Силка.

– Да, конечно, но завтра, когда мы попрощаемся, тебе надо быть особенно храброй. Мы останемся одни, и… и тебе придется заботиться обо мне. – Магда подмигивает младшей сестре.

Силка продолжает укладывать в чемодан свои лучшие платья.

Она постарается, чтобы родные гордились ею.

* * *

Силка так давно держала это в себе. Не понимая, в чем дело: в темноте, в тишине или в открытом лице Елены, – она бросается в ближайшую бельевую. Закрывает дверь и с сильно бьющимся сердцем падает на пол, зарываясь лицом в грязное постельное белье, чтобы никто не услышал ее рыданий.

Время идет, и наконец Силка с трудом поднимается на ноги. Потом поправляет одежду, проводит пальцами под глазами, проверяя, не слишком ли глаза опухли от слез. Надо возвращаться к работе.

Собравшись с духом, она открывает дверь. Выйдя из кладовки, она слышит:

– А-а, вот ты где. Я тебя искал.

Силка распрямляет плечи. К ней широкими шагами направляется врач, которого она презирает за его отношение к пациентам, за полное отсутствие сострадания: Глеб Витальевич. Она часто задумывалась над тем, можно ли сравнить выживаемость его пациентов с другими врачами. Она знает: он оказался бы на последнем месте.

– Зафиксируй время смерти пациента с койки девять. Я на время уйду. Подпишу завтра.

Она смотрит, как он уходит. Я все знаю про тебя, думает она, мысленно швыряя ему в спину кинжал.

На койке 9 у окна лежит без сознания какой-то несчастный. Силка наклоняется к нему и выверенным движением щупает пульс на шее. Она поражена, нащупав внятный пульс здорового человека… Приподняв верхнее веко правого глаза, она отмечает суженный зрачок и успевает заметить трепетание. Оглядевшись по сторонам, она видит, что Елена и две медсестры сейчас заняты. В архивной комнате видна спина Йоси.

В ногах койки лежит карточка мужчины. Силка собирается взять ее, но, поколебавшись, отодвигает одеяло с ног больного. Потом проводит ногтем по его правой ступне. Ступня дергается. Силка читает карточку.

Единственная строчка. Имя: Исаак Иванович Кузнецов. 24 декабря 1947 года. Обнаружен без сознания в постели. Реакции отсутствуют, доставлен в санчасть. Не подлежит лечению.

Исаак. Еврейское имя. Силка старается унять тревогу. Нет! Нет! Не сегодня, не этот человек! Если можно сделать что-то для его спасения, она не будет сидеть и ждать, пока он умрет.

На аптечном складе Силка находит лекарство, которое применяют для приведения в чувство человека без сознания. Неприятно пахнущая жидкость, запах которой, как часто думала Силка, может разбудить и мертвого. Она осторожно похлопывает мужчину по лицу, называя по имени. С его губ слетает слабый стон. Силка подносит к его носу марлю, смоченную в нашатыре. На миг зажимает ему ноздри, а потом отпускает их. Ноздри мужчины распахиваются, и он вдыхает. Наступает немедленная реакция: открываются глаза, он ловит ртом воздух и кашляет. Силка аккуратно поворачивает его на бок, нашептывая ему успокаивающие слова. Он переводит на нее взгляд.