Второй курьер с копией соглашения в середине июля все же достигает Валетты. Однако за два дня до того Роган умирает. Членам капитула удалось «по сусекам» наскрести денег на похоронную мессу. Бронзовый бюст на могиле Рогана в соборе Святого Иоанна и по сей день поражает туристов своей скромностью.

Преемником Рогана единогласно был избран великий приор Бранденбурга Фердинанд фон Гомпеш – 52-летний австриец, успевший послужить послом Мальты в нескольких странах. 7 августа 1797 года он, наконец, скрепил своей подписью акт ратификации зимней конвенции. В знак вечной благодарности капитул постановляет: возложить на Павла I титул протектора Ордена. Литту определяют чрезвычайным послом Ордена в Петербурге.

Рачинский пускается в обратный путь. На сей раз обошлось без приключений. И в ноябре император назначает великого приора – им стал принц Конде, живший в эмиграции в России. Утвержденный императором текст конвенции снова отправляется на Мальту в сопровождении Энтони О'Хара, сына ирландца, принятого на русскую службу еще во времена Елизаветы Петровны. Но не этот факт, а знаменитый роман Маргарет Митчелл навсегда прославит фамилию его предков…

Въезд графа Литты в Петербург в качестве полномочного посла выглядел не менее торжественно, чем въезд тамплиеров в Париж. Все связанное с Мальтийским орденом для императора Павла было исполнено особой романтики и таинственности. Немало загадочного было и в том, что графа сначала поселили в Гатчине, и лишь через некоторое время ему было дано указание отправляться в столицу. Вереница из сорока карет подкатила к подъезду Зимнего дворца 27 ноября. Литта, облаченный в красное, сидел в одной из них вместе с сенатором, князем Юсуповым и обер-церемониймейстером Валуевым. По свидетельству очевидцев, карета была запылена так, как если бы она исколесила пол-Европы. Ее сопровождали сорок рыцарей Ордена Святого Иоанна.

Вечером в честь высокого гостя был дан французский балет, а небо над Петербургом озарилось радужными фейерверками…

Впрочем, то, что произошло через два дня, в воскресенье, в тронном зале Зимнего дворца, дает сто очков вперед императорской труппе. Дабы достойно принять орденского посла, Павел I облачился в парадную мантию. Голову Его Величества венчала корона. Подле трона замерли вельможи и высшее духовенство во главе с митрополитом Гавриилом и архиепископом Евгением Булгарисом. Графа Литту сопровождали секретарь посольства и три кавалера. На подушке из золотой парчи один из них нес священную реликвию – часть десницы Иоанна Крестителя… Тр и глубоких поклона – и вот уже граф Литта, вручив верительную грамоту, произносит по-французски приветственную речь. Соблаговолит ли великий император стать покровителем Ордена Святого Иоанна Иерусалимского? Утвердительный ответ, в соответствии с церемониалом, от имени государя, дал граф Ростопчин.

После обмена речами Литта поднес императору специально выкованную на Мальте кольчугу и серебряный крест на толстой цепи. Павел сам надел его на шею – и на мгновение ощутил себя маленьким мальчиком, читающим при свете свечи книгу с обтрепанными листами. Вот из мглы выступает портрет Ла Валетта – возможно, этот крест когда-то принадлежал величайшему из всех магистров… Очнувшись, император взял в руки бант из черной ленты с белым финифтяным мальтийским крестом. Его он прикрепит на левое плечо преклонившей перед ним колено императрицы. Затем к трону подойдет великий князь Александр Павлович – будущий император Александр I, укротитель Бонапарта. Но о грядущих заслугах сына Павлу не суждено будет узнать. Зато ему выпала великая честь – возвести собственного сына в рыцарское достоинство. Он снял с себя корону и мантию, облачился в треугольную шляпу. Трижды ударил обнаженной шпагой по левому плечу коленопреклоненного наследника – и вручил ему эту шпагу как знак посвящения. Возложил на него знак Мальтийского ордена Большого креста и трижды поцеловал – не как сына, а как брата.

Аудиенция была окончена. Графа Литту проводили в зал, где его ждали великий князь Константин Павлович и великие княжны, которым тоже были поднесены орденские знаки. Большие кресты возложили и на князей Безбородко и Куракина, чьи подписи стояли под конвенцией 4 января. Поздравляя «свежих кавалеров», многие перешептывались: негоже это, православных в рыцари принимать…

В то время, когда восхищение и сплетни, переплетаясь, растекались по Петербургу, пятнадцать линейных кораблей и десять фрегатов отчалили от Тулона в сторону Мальты. «Этот остров бесценен для нас», – писал Наполеон в послании руководителям Директории еще в мае 1797-го. А осенью, вскоре после кончины Рогана, на острове появились «бонапартовы шпионы». Чистокровный француз Пуссьельг и столь же чистокровный мальтиец Барабара, не без помощи французского консула, проникли в «святая святых» Валетты и Мдины. Благодаря им, «корсиканский разбойник» был прекрасно осведомлен о положении дел на острове. Он знал, что новый Великий магистр изрядно популярен среди рыцарей, для коих восстановил древние орденские обряды. Знал и о том, сколь мощны фортификации мальтийцев. Но совета покончить с Орденом дипломатическим путем Наполеон не принял. Двенадцатого апреля 1798 года Директория одобрила его кровожадные виды на Мальту. Орден был обвинен во всех грехах за то, что не одобрил Францию после начала революционных войн в 1793 году, за то, что принимал французских эмигрантов и даже назначал их на высокие посты… Упомянули и о том, что Орден готов сдать остров стране, находившейся в состоянии войны с Францией, – то ли Англии, то ли России.

Но, как говаривала своим дочерям незабвенная Мачеха Фаины Раневской: «Чтобы вы не ссорились, крошки мои, я беру этот цветок себе!» И 8 июня 1798 года флот Бонапарта показался на горизонте. «Английский Кутузов», адмирал Горацио Нельсон, бросившийся было наперерез французам, к сожалению, опоздал. «Мальта никогда не видела такого бесчисленного флота в своих водах, – писал в дневнике Дубле, – море было покрыто на целые мили кораблями всех размеров, чьи мачты напоминали густой лес». День спустя, в четыре часа пополудни, от борта французского флагмана отвалила шлюпка: Бонапарт требовал впустить флот в Большую гавань, чтобы пополнить запасы воды. Собравшийся двумя часами позже орденский капитул дал ответ: в порту Валетты может единовременно находиться не более четырех иностранных военных кораблей. Бонапарт, прочитав записку фон Гомпеша нахмурился: «Они отказали нам в воде? Что ж, мы возьмем ее сами».

Наполеон знал – сделать это не составит большого труда. Ему было доподлинно известно, что остров готовилась оборонять горстка из 300 рыцарей, большинство из которых не держало в руках оружия много лет. Четверть из них составляли больные и старики. Один из них, восьмидесятилетний бальи де Тинье, прикажет вынести себя на носилках на крепостную стену: во время битвы офицер должен быть на поле боя. Такого же возраста, если не старше, были и пушки. Канониры, некоторым из которых ни разу в жизни не доводилось стрелять, с ужасом смотрели на отсыревший порох. Несколько французов-рыцарей заявило, что они «отказываются воевать с оружием в руках против своей родины». Да и других ополченцев сама мысль о том, что им предстоит сражаться с поистине непобедимой армией, приводила в состояние шока.

Позже Бонапарт напишет в мемуарах: «Мальта не могла бы выдержать суточной бомбардировки; остров, несомненно, обладал громадными физическими средствами к сопротивлению, но был абсолютно лишен моральной силы. Рыцари не сделали ничего постыдного; никто не обязан добиваться невозможного». К закату 10 июня весь остров, за исключением Валетты, был в руках генералов Бонапарта.