Так почему же мы отказываемся от увеличения общественной пользы с помощью рынка присяжных? Возможно, мы отказываемся от этого варианта, опасаясь, что среди оплачиваемых присяжных заседателей будет непропорционально много выходцев из бедных слоев общества, и качество правосудия от этого пострадает. Но нет никаких причин полагать, будто из состоятельных людей присяжные получаются лучше, чем из людей скромного происхождения. В любом случае, оплату и льготы всегда можно отрегулировать таким образом, чтобы привлекать к этой работе людей, имеющих надлежащее образование и необходимые навыки (то есть сделать то, что делают в армии).

Причина, по которой мы призываем присяжных, а не нанимаем их, состоит в том, что мы считаем деятельность по осуществлению правосудия в судах ответственностью, разделять которую должны все граждане. Присяжные заседатели не просто голосуют; они совместно рассуждают о доказательствах и праве. И эти рассуждения зависят от разнообразия жизненного опыта, которое приносят с собой присяжные, вышедшие из самых разных слоев общества и разных профессиональных групп. Обязанность служить присяжным заседателем — это не только способ решения вынесенных на рассмотрение суда вопросов. Это еще и форма гражданского образования, выражение гражданства в демократии. Хотя исполнение роли присяжного не всегда поучительно, мысль о том, что все граждане обязаны исполнять эту обязанность, сохраняет связь судов с народом.

Нечто подобное можно сказать и о воинской повинности. Гражданственный довод в пользу призыва утверждает, что военная служба, как и исполнение обязанностей присяжного в суде, — гражданская обязанность, которая выражает и углубляет демократическое гражданство. С этой точки зрения, превращение воинской службы в товар, в задачу, для выполнения которой мы нанимаем других людей, разлагает гражданские идеалы, которые должны управлять воинской повинностью. Согласно этому возражению, нанимать солдат для ведения наших войн — неправильно, и не потому, что это несправедливо по отношению к бедным, а потому, что позволяет нам отрекаться от своих гражданских обязанностей, от своего гражданского долга.

Любопытный вариант этого довода предлагает историк Дэвид Кеннеди. Он утверждает, что «вооруженные силы США сегодня обладают многими характеристиками наемнической армии». Под наемнической армией Кеннеди разумеет оплачиваемую, профессиональную армию, в значительной мере отделенную от общества, в интересах и от имени которого она сражается[111]. Кеннеди не говорит ничего уничижительного о мотивах людей, добровольно идущих в армию. Его беспокоит, что наем относительно небольшого числа членов американского общества избавляет остальных членов общества от неприятностей и забот, разрывает связь между большинством граждан демократического общества и солдатами, воюющими от имени этого общества.

Кеннеди замечает, что «если говорить о пропорциональном отношении вооруженных сил к общей численности населения, то численность современных вооруженных сил, ведущих боевые действия или готовых к их ведению, составляет примерно 4 % от численности вооруженных сил, одержавших победу во Второй мировой войне». Это позволяет политикам сравнительно легко вступать в войны, не получив на это широкого и глубокого согласия общества в целом. «Самые мощные в истории вооруженные силы теперь можно посылать в битву от имени общества, которое едва в состоянии смахнуть со своего лица пот, если вспотеет»[112]. Добровольческая армия избавляет большинство американцев от обязанности сражаться и умирать за свою страну. Хотя некоторые считают это преимуществом, такое избавление от участия в жертвах дается ценой размывания политической ответственности, уверяет Кеннеди:

Одну из самых знаменитых формулировок гражданского довода в пользу призыва на военную службу дал Жан-Жак Руссо (1712–1778), французский политический мыслитель эпохи Просвещения. В книге «Общественный договор» (1762) Руссо утверждает, что превращение гражданского долга в товар не увеличивает свободу, а скорее, уменьшает ее:

Здравая концепция гражданства, выдвинутая Руссо, и его подозрительное отношение к рынкам могут показаться далекими от основных посылок современного мышления. Мы склонны рассматривать государство с его общеобязательными законами и правилами как царство насилия, а рынки с их добровольными обменами — как царство свободы. Руссо сказал бы, что мы придерживаемся, по меньшей мере, отсталых представлений в вопросах гражданских благ.

Защитники рынка могут выступить в защиту добровольческой армии, отвергая выдвинутую Руссо страстную концепцию гражданства или заявляя, что эта концепция не имеет отношения к военной службе. Но провозглашенные Руссо гражданские идеалы сохраняют определенную силу и убедительность даже в таком подчиненном рынку обществе, как современное американское общество. Большинство сторонников добровольческой армии яростно отрицают, что добровольческая армия тождественна наемной. Сторонники добровольческой армии совершенно правильно указывают на то, что многие добровольно идущие в армию руководствуются патриотическими чувствами, а не только соображениями материального достатка. Но почему мы считаем это важным? При условии, что солдаты выполняют свое дело хорошо, зачем нам интересоваться их мотивами? Даже передав дело пополнения вооруженных сил рынку, мы обнаруживаем, что трудно отделить воинскую службу от старых концепций патриотизма и гражданской добродетели.