— На колени! — сказала она ему.

— Слушай… слушай… погоди… что за шутки?

— На колени. На пол. Выполняй!

Шеклет медлил, и Мэри уже подумала, не ударить ли его ногой в коленную чашечку, но он глотнул (колыхнулся большой кадык) и опустился на тоненький коричневый ковер своей тесной каморки.

— Руки за голову! — приказала Мэри. — Быстро! Шеклет подчинился. От него физически исходил запах страха, напоминавший смесь пива и аммиака. Шторы на окнах были уже опущены. Мэри включила лампу на телевизоре. Комната была похожа на нору чудовищной крысы. Газеты и журналы пачками, разбросаны подносы от готовых обедов, одежда валялась там, где ее сняли. Шеклет затрясся в приступе кашля и поднес руки ко рту, но Мэри ткнула ему в лоб «кольтом», и он снова переплел пальцы на затылке.

Она отошла от него и быстро взглянула на часы. Девять часов семь минут. Придется сделать все быстро, чтобы успеть найти хороший фургон, прежде чем переодеться и поехать в Сент-Джеймс.

— Ну да, вызвал копов, ну и что? — Голос Шеклета дрожал. — Ты бы их тоже вызвала, если бы у тебя так за стенкой выли. Я же против тебя ничего не имею. Больше никогда так не сделаю. Вот как перед Богом. О'кей?

— У тебя есть деньги, — бесстрастным голосом сказала Мэри — Где они?

— Деньги? Нет у меня денег! Я беден, клянусь Богом! Она взвела курок — ствол смотрел в лицо Шеклета.

— Послушай… погоди минутку… зачем тебе все это? Ты мне скажи, может, я тебе помогу.

— У тебя здесь спрятаны деньги. Где?

— Да нет у меня! Ты посмотри, как я живу! Думаешь, у меня есть деньги?

— Пола говорит, что есть.

— Пола? — Лицо Шеклета посерело. — При чем здесь Пола? Слушай, я же тебе никогда ничего плохого не сделал!

Мэри надоело терять время. Вздохнув, она размахнулась револьвером и резким ударом обрушила его на лицо Шеклета. Он вскрикнул и повалился на бок, дергаясь всем телом от невыносимой боли. Мэри встала рядом с ним на колени и приставила дуло к пульсирующему виску.

— Кончай валять дурака. Отдай деньги. Ты понял?

— Подожди…

Она схватила его за волосы и снова вздернула на колени. У него был сломан нос. Темно-красная кровь из разорванных капилляров текла из ноздрей, по морщинистым щекам лились слезы.

— В следующий раз выбью зубы, — сказала Мэри. — Мне нужны твои деньги. Чем больше будешь тянуть, тем больнее будет.

Шеклет заморгал, глаза его начали набухать.

— О Господи! Умоляю… ради Бога… Мэри снова замахнулась, собираясь дать «кольтом» ему по зубам, и старик отпрянул и завыл.

— Нет! Ради Бога… ради Бога! В комоде! Верхний ящик, среди носков! Там все, что у меня есть!

— Покажи.

Мэри встала и отступила, не сводя с него револьвера. Старик, с трудом поднявшись на ноги, прошел через коридор в спальню, она за ним. Спальня выглядела так, будто по ней прогулялся смерч. Кровать без простыней. На одной стене пожелтевшие черно-белые фотографии молодого Шеклета и темноволосой привлекательной женщины. На комоде фотография Шеклета в тюбетейке с кисточкой среди группы улыбающихся толстопузых священнослужителей.

— Открой ящик, — сказала Мэри. Она внутри вся сжалась, как пружина. — Медленно-медленно.

Шеклет боязливым медленным движением открыл ящик; кровь все капала у него из носа. Он протянул было руку, но Мэри шагнула к нему и прижала револьвер к голове. Она заглянула в ящик и ничего не увидела, кроме трусов и свернутых носков.

— Не вижу денег.

— Они здесь. Бот здесь. — Он коснулся свернутой пары носков. — Только больше не бей меня, ладно? У меня больное сердце.

Мэри взяла свернутые носки, на которые он указал. Закрыла ящик и сунула носки ему.

— Покажи.

Шекле развернул их дрожащими руками. Внутри были свернутые деньги. Он поднял их так, чтобы Мэри увидела.

— Пересчитай.

Он начал считать. Там было две сотенных бумажки, три по пятьдесят, шесть двадцаток, четыре десятки, пять пятерок и восемь долларовых бумажек. Всего пятьсот сорок три доллара. Мэри выхватила деньги у него из рук.

— Это не все, — сказала она. — Где остальные? Шеклет поднес руку к носу, опухшие глаза заблестели от страха.

— Это все. Все, что было у меня на черный день. Ничего не осталось.

«Врешь, сволочь!» — подумала она и чуть снова не врезала ему по морде, но он нужен был ей в сознании.

— Отойди назад, — приказала она ему.

Когда он повиновался, она выдвинула ящики комода и вывалила содержимое на кровать. Через несколько минут все было перетряхнуто: груда рубашек, свитера, куча журналов «Кавалер», «Налжет», «Нэйшнл джеографик», носовые платки, одна полная бутылка виски и одна полупустая, куча одинокого холостяцкого хлама, но никаких денег, достойных упоминания, если не считать случайных четвертаков, десятицентовиков и центов.

Мэри Террор повернулась лицом к старику, который скорчился у стены.

— Пола думает, что ты скопил много денег. Это правда или нет?

— Что ты знаешь о Поле? Ты же с моей дочерью даже не знакома!

Мэри подошла к шкафу в спальне, открыла и обыскала его, покуда Шеклет соображал, откуда она знает его дочь. Мэри перевернула матрас и полностью перетрясла всю кровать, но нашла только пустые подносы от готовых обедов и старые газеты. Она перелопатила всю аптечку и перерыла кухонные шкафы, и когда обыск был закончен, она поняла, что знала Шеклета лучше, чем Пола.

— Денег больше нет? — спросила она, наставив на него «кольт».

— Я же сказал, что нет! Господи Иисусе, посмотри, что ты натворила с моей квартирой!

— Дай бумажник, — приказала она.

Шеклет вынул кошелек из кармана брюк и передал ей. Кредитных карт там не было, только пятидолларовая бумажка и три по доллару.

— Послушай, — сказал Шеклет, когда Мэри забрала деньги и отшвырнула бумажник в сторону. — Ты взяла все до последнего цента. Чего тебе еще здесь нужно?

— Умница. Чем скорее я уйду, тем скорее ты кликнешь легавых?

Взгляд Шеклета упал на револьвер. Он поднял глаза на лицо Мэри, снова опустил на револьвер. У него на шее задергалось адамово яблоко.

— Я никому не скажу, — просипел он.

— Раздевайся, — приказала Мэри. — Все снимай.

— Раздеваться? Да как же я…

Он больше ничего не успел сказать, как она на него налетела. Револьвер в руке взлетел и опустился, и старик упал на колени с перебитой челюстью и тремя выбитыми зубами Стеная от боли, он начал раздеваться. Когда это закончилось и обнажилось его костлявое тело, Мэри сказала:

— Встать.

Он встал, с запавшими и полными ужаса глазами.