– Все что угодно за чужие тайны! – шутливо-патетически прижал руки к груди немец.

– В далеком прошлом я офицер, господин Даттан. Гвардейский офицер. И в том же далеком прошлом, в молодости, совершил одно… одно безумство, вполне объяснимое тогда, но которое не всем будет понятно сегодня. В общем, из гвардии меня – фьють! – Агасфер изобразил здоровой рукой улетающую птицу. – Естественно, я был обижен, не понят и покинул Петербург, где передо мной закрылись двери многих домов, еще вчера гостеприимно распахнутые перед гвардейским офицером. Свою обиду я переживал в поместье своих родителей, которые, надо признаться, совсем не были рады моему возвращению. Особенно отец, оскорбленный моей «позорной отставкой» – он вовсе перестал говорить и общаться со мной. К тому же я не мог рассказать родителям всей правды о случившемся, будучи связан словом чести…

Агасфер был хорошо подготовлен к таким вопросам, ответ на которые, по уверению ротмистра Лаврова, являлся не враньем, а его оперативной «легендой». Переложив вилки треугольником, он продолжил:

– Одно безумство повлекло за собой второе. Я попытался искать утешение на дне бутылки, вызвал на поединок гвардейского капитана, позволившего себе оскорбительное замечание. В результате остался без кисти левой руки…

– А ваш противник? – быстро поинтересовался Даттан.

– К несчастью, его рана оказалась смертельной. Было возбуждено следствие. И хотя секунданты и немногочисленные оставшиеся друзья свидетельствовали в мою пользу, у погибшего капитана была слишком влиятельная родня. Чтобы не попасть за решетку, я уехал за границу, где пробыл с десяток лет, и был прощен только по случаю восшествия на престол Николая II. Матушка и отец к этому времени уже умерли, и отец, будучи человеком злопамятным, не забыл меня и в своем завещании.

– Отписал все на благотворительность?

– Ну, до этого дело не дошло, – усмехнулся Агасфер. – Единственному наследнику, то бишь мне, выделялась небольшая пожизненная рента. А основное состояние переходило в мое полное распоряжение при определенном условии. Я должен был поступить на государственную службу и приносить пользу отечеству в течение пяти лет. Чтобы не утомлять вас, добавлю лишь, что духовная моего батюшки была весьма сложной в исполнении и снабжена массой всевозможных ограничительных условий. Например, женитьба на богатой как раз и делала наследство достоянием и объектом благотворительности.

– М-да, – только что и нашелся ответить Даттан.

– Вы можете себе представить, каково это – впервые найти себе место на государственной службе в 36 лет, господин Даттан! По сути, батюшка зловредно предполагал, что я вынужден буду начать ее с какого-нибудь письмоводителя. Так бы, наверное, и произошло, если бы не счастливая встреча с Анастасией Васильевной…

– О-о, могу вас только поздравить! Значит, Анастасия Васильевна оказалась не только очаровательной спутницей жизни, но и…

Та звонко расхохоталась:

– Нет, женитьба на мне не лишила Мишу наследства, если вы это имеете в виду! Просто мой дядюшка много лет состоит в каком-то Попечительском о тюрьмах комитете при дворе великого князя. И это он устроил нам должность инспектора в Главном тюремном управлении с одновременным присвоением чина титулярного советника. А через полгода кончается определенный батюшкой Миши его испытательный срок.

– Так это же прекрасно! Вступите в права, устроите себе развеселую жизнь, компенсируете все свои лишения…

– Не все так просто, господин Даттан. Не все так просто! – задумчиво покачал головой Агасфер. – За год до окончания моего испытательного срока начальство неожиданно направило меня на службу в Иркутск. Ну, это еще так-сяк: там одна из лучших в России тюрем и лучший, пожалуй, начальник, искренне пекущийся о возврате осужденных к жизни в нормальном обществе. Далековато от столицы – но ничего страшного. Мы с Настенькой уже и о наследнике, так сказать, озаботились – да не красней, не красней, дорогая! Беременная женщина – это чудо! И родиться наследник должен был уже в Петербурге, но – увы!

Помолчав, Агасфер продолжил:

– Знаете, Адольф Васильевич, порой мне кажется, что батюшка, в силу своей зловредности, даже сейчас, упокоившись, не оставляет меня своими «заботами». Полтора месяца назад я получил из Петербурга предписание: с окончанием ледохода на Ангаре и прочих сибирских реках немедленно следовать на остров Сахалин для исполнения должности смотрителя поселений. Никакие мои телеграфные возражения об отсутствии опыта в новом назначении и даже о беременности супруги действия не возымели. Вопрос был поставлен именно так: или Сахалин, или немедленная отставка по отрицательным мотивам! Ну не свинство ли, господин Даттан?

Немец сочувственно покачал головой.

– И вот вчера, желая составить себе представление о состоянии местных пенитенциарных учреждений, я заглянул в местные тюремные замки. То, что я увидел, ничуть не похоже на Александровский централ в Иркутске! А на Сахалине, про который ходят легенды одна страшнее другой, положение, уверяют, еще хуже!

Даттан кивнул:

– Не хочу вас пугать, господин барон, но сахалинская действительность хуже всяких ваших предположений! Знаете, как называют этот остров в обиходе? Островом неудачников! Имея при этом в виду не только арестантов, но и тех, кто надзирает там за ними. Мы тут с ужасом ждем весеннего и осеннего сплавов, с которыми сахалинские чиновники уезжают в отпуска либо возвращаются обратно после таковых. Тупой и совершенно неинтеллигентный народ, господин фон Берг! Сплошь пьяницы и казнокрады! Бытует мнение, что чиновников тюремного ведомства, как и арестантов, посылают на Сахалин в наказание и полнейшую неспособность к нормальной карьере в нормальном обществе.

Агасфер и Настенька не хуже Даттана были в свое время ознакомлены со множеством «сахалинских прелестей», однако, вынужденные до конца играть свои роли, с ужасом переглянулись.

– Как хотите, господин фон Берг, а вашей супруге ехать на этот проклятый остров решительно нельзя! Тем более – в ее положении! Сомневаюсь, что на Сахалине есть доктора-акушеры – за исключением вечно пьяных лекарей-коновалов, лечащих как попало арестантов. Новорожденные же – я сам отец, и знаю это не понаслышке – подвержены в первые месяцы жизни множеству хворей и опасностей. Что вы будете делать, случись что – не дай бог, конечно, – с вашим малышом? Простите за нескромность, но когда вы ожидаете появление на свет наследника, госпожа Берг?

– В конце октября или начале ноября, – покраснела Настя.

Даттан неслышно, одними губами выругался.

– Это же как раз начало сезона осенних штормов в Татарском проливе! Навигация кончается здесь в сентябре, отдельные суденышки-каботажники рискуют выполнять сахалинские рейсы еще месяц, но все обычно кончается тем, что капитаны-рискачи исчезают в морской пучине. Так что, господин барон, шанс увидеть своего наследника или наследницу у вас появится не раньше декабря-января. И то при условии, что вы выдержите условия собачьей почты через пролив до Николаевска, а оттуда – все удовольствия почтовых лошадей до Хабаровки[31] и Владивостока!