Эти простые слова оглушили воина. Счастье любви и обретения настоящей семьи стали для Тора ответом на его вопросы.

– Теперь наш путь и проще, и сложнее, – заметил Рахман.

Сборы были почти окончены. Измученные верблюды оставались у пристанища Мень Май, ведь им нужен был еще не один день отдыха, чтобы вернуть силы. Хитрый проводник Хла Шве теперь готов был вести путников куда угодно лишь за то, чтобы о его проделках не узнал более никто. Две смирные лошадки, которые нашлись в селении неподалеку, должны были принять на себя всю поклажу, которую посланцы магараджи решили взять с собой.

– О да, мой друг, – согласился Сейид. – Идти пешком сложнее, но идти, зная, что твой путь скоро завершится, – куда проще.

Сверре молча надевал на себя то снаряжение, без которого не мыслил и шага по пути в неведомое. Нож удобно лег в ножны у левого бедра, топорик нашел свое место в петле у пояса. Тяжелые кожаные наручи таили в себе немало приспособлений, которые вызвали бы волну гнева у человека миролюбивого.

Лишь Тор-воин не участвовал в сборах. Его судьба определилась вчера ночью. Теперь он готов был признать, что для него, как и для любого другого человека, существуют не только долг перед властелином и честное слово, но также и долг перед женщиной, что доверила ему саму свою жизнь.

Наконец вереница странников тронулась в путь, оставляя позади и жилище Мень Май, и окаменевшего в печали расставания Тора-воина. Никто из посланников магараджи не посмел и словом упрекнуть смелого северянина. Ибо если судьба избирает для человека путь, то никто не в силах спорить с этим.

Даже Рахман, решивший некогда, что женщины есть лишь проклятие и наказание рода человеческого, радовался за друга. Ведь Мень Май не искала выгоды, ни о чем не просила. Наоборот, она отдала всю себя этому уверенному воину, подарив чувство столь возвышенное и всепоглощающее, что с ним не могло соперничать ничто в целом мире.

«Значит, есть и такие женщины… – подумал Рахман. – Смелые и отважные, сильные и уверенные в себе, отдающие себя без остатка и ничего не просящие взамен… Счастлив тот мужчина, которого такая дочь рода человеческого одарит своим чувством…»

Не знал об этих мыслях Сейид-лекарь, а иначе сказал бы, что Рахман сделал свой первый шаг на пути к душевному выздоровлению.

Дорога меж тем поднималась все выше в горы. Вскоре исчезла и лента Иравади. Прохлада, столь прекрасная после зноя равнины, постепенно успокоила дыхание посланников магараджи. Листья деревьев трепетали у самого лица и порой задевали плечи путников.

– Я видел много чудес, – проговорил на очередном коротком привале изворотливый Хла Шве, – но до сих пор не могу понять одного из них. Тогда, в заброшенных царских конюшнях, нас окружали сотни, тысячи змей. Сейчас же, когда мы идем сквозь джунгли, нам не встретилась ни одна. Даже коралловые древесные змейки, которые так пугают новичков, сейчас исчезли…

– Нас охраняет сам Наг-повелитель. Охраняют и его дети, – назидательно заметил Сейид. – Думаю, друг мой, что они кинутся на любого, кто захочет причинить нам боль. Мне кажется, что столь печальная участь нашла бы и тебя, если бы ты попытался завести нас в горы и там ограбить… Или просто бросить одних…

– Но как ты можешь говорить такое мне, о, путник? Разве не я привел тебя к порогу Мень Май? Разве не идешь ты теперь указанным путем? Разве не ждет тебя великий знахарь, что согласился сварить магическое зелье для твоего господина? Ведь это все лишь благодаря мне…

– Скорее, все это случилось не благодаря тебе, ты лишь не мог этому воспрепятствовать. Но не спорь. Сейчас мы связаны одной судьбой. И если погибнем мы, то смерть тотчас найдет и тебя. И это так же ясно, как и то, что вскоре солнце зайдет. И тогда мы будем идти в полной темноте до того самого мига, пока великий знахарь и врачеватель не остановит нас.

– О боги! Но по такой тропе нельзя идти ночью! Ни звери, ни люди, ни даже гады – никто не странствует по джунглям ночью. Это же верная смерть!

Сейид промолчал. Молчал и Рахман. Он верил словам знахаря, которые услышал в истинном мире. Но с каждой минутой все сильнее опасался, что все это ему привиделось и приснилось.

«Аллах милосердный, что же мне делать, если все это было лишь моей болезненной фантазией? Как искать знахаря теперь, когда все уверовали в мою с ним связь, тогда как связи никакой нет?»

И словно в ответ на его опасения вдалеке замерцал огонек.

– О Аллах милосердный, – с невероятным облегчением прошептал Рахман. – Истинный мир оказался реальностью… Как, увы, реальным оказалось и то, что мои успехи весьма скромны…

– Как бы то ни было, Рахман, – ответил, чуть задыхаясь от подъема, Сейид, – вскоре мы достигнем цели. И быть может, все же успеем спасти нашего повелителя.

Тропа змеилась вверх. Теперь под ногами путников был камень. Уложенная дорожка привела их к порогу жилища, которое можно было бы смело назвать лачугой. Но путники уже один раз входили под своды непритязательного жилища прорицателя ШаррКана, и потому хорошо знали ничтожную цену внешнего. Но не знал этого проводник Хла Шве.

– О боги! – заголосил он. – И здесь живет великий знахарь?! Сколь же несчастен наш народ, если даже его слава и гордость, великий врачеватель, влачит существование столь жалкое, сколь и скудное…

Сейид почти с ненавистью покосился на проводника, чей визгливый голос мешал ему сосредоточиться. Ибо от того, как встретит их врачеватель, зависел успех всего странствия.

Дверь прибежища знахаря распахнулась, приглашая путников войти. Жарко пылал очаг, у которого висели пучки ароматных трав. В полутемном жилище было отрадно и тепло, хотя, казалось, никто из путников в дороге не мерз. Сам знахарь сидел у огромного стола и сосредоточенно разбирал гигантский пучок высохших трав, осторожно отделяя травинки и складывая их так, как одному ему было ведомо.

– Да пребудет с тобой Аллах всемилостивый и милосердный, о великий знахарь! – Рахман низко поклонился этому человеку. Ибо, даже не входя в истинный мир, он слышал волны невероятной силы, что исходили от этого сухопарого человека.

– Пусть ваш путь всегда будет радостен, гости, прибывшие издалека! – ответил врачеватель низким голосом.

Словно порыв ветра пронесся над головами вошедших. Теперь уже не только Рахман, видящий истинный мир, но и его спутники, которые дороги туда не знали, почувствовали огромную, воистину безграничную силу знахаря.

– Отдохните у моего очага, пригубите живительной влаги! А после мы поговорим о той надобности, что привела вас через многочисленные препоны к моему порогу.

Словно дети, путешественники послушно взяли в руки чаши с горячим ароматным напитком, которые неведомо как появились на столе. Несколько минут они молча вкушали, вглядываясь в аккуратные, размеренные движения знахаря. Наконец огромный жгут трав превратился в десяток небольших пучков. Врачеватель откинулся, опершись о стену за спиной, и устало протер глаза.