Романов, — я в курсе, кто там занимается такой тематикой, Гайдар… да-да, внук писателя, Шаталин, Чубайс, Авен. Их на пушечный выстрел никого подпускать к реформам нельзя.

— Давайте тогда детали, — попросил Гришин.

— Охотно, Виктор Васильевич, — откликнулся Романов, — надо разрешить предприятиям производить любую продукцию по их усмотрению в пределах определённого лимита… ну хотя бы 10% от общего плана для начала. Потом, если всё пойдёт как надо, этот процент можно повысить. Реализовывать эту неплановую продукцию можно будет как внутри страны, так и на внешнем рынке — для этого необходима будет ещё одна реформа нашего Внешпромторга. Всю выручку можно будет расходовать на нужды работников предприятия или обновление фондов.

— А если предприятие выпускает танки, например — тогда как? — поинтересовался Кунаев.

— Никаких отличий, — ответил Романов, — за исключением того, что реализацию этой продукции за рубеж должна производить совсем уже специальная организация… Союзоборонпром можно её назвать. А внутри страны оно будет идти, естественно, только для нужд Минобороны… открывать гражданский рынок стрелкового оружия, как в Америке, у нас пока преждевременно — с этим, надеюсь, никто спорить не будет?

Глава 19. Тбилиси

12 апреля, утро, Старая площадь

Телефонный аппарат АТС-1 зазвонил в квартире Романова в половине шестого утра.

— Слушаю, — сказал в трубку он сонным голосом. — Вы уверены? Хорошо, на Старой площади через час… Соколова и Цинёва не забудьте пригласить.

И через час в кабинете Гришина началось экстренное заседание, посвящённое событиям в столице Грузинской ССР.

— В Тбилиси волнения, — начал только что избранный Первый секретарь Грузии Патиашвили, — на улицах по самым предварительным подсчётам около ста тысяч демонстрантов. Были попытки штурма государственных учреждений, но не очень настойчивые.

— Какие требования у протестующих? — сразу задал главный вопрос Романов.

— Вернуть Шеварднадзе, — пожал плечами Патиашвили, — это главное требование.

— А неглавные? — потребовал точности Гришин.

— Еще требуют дать свободу Гамсахурдиа с подельниками…

— Уточните пожалуйста, кто это такой, — попросил Романов, — а то похоже некоторые из собравшихся не в курсе.

— Звиад Гамсахурдиа, — начал по памяти Патиашвили, — сын известного грузинского писателя, сам тоже писатель и литературовед. Начал свою оппозиционную деятельность еще в 56 году, когда в Грузии были протесты относительно разоблачения культа личности. В дальнейшем стал активным членом известной Хельсинкской группы, сотрудничал с подпольным изданием «Хроники текущих событий», помещался в психиатрическую клинику на полгода и два с половиной года провел в заключении по 70-й статье УК. Сейчас находится в ссылке в Дагестанской АССР.

— Ясно, — бросил Гришин. — Ещё какие-то требования у протестантов имеются?

— Замечены плакаты антисоветского содержания, — добавил Патиашвили.

— Какие, например? — попросил уточнения Соколов.

— Например «Долой КПСС» и «Грузия будет свободной»… также было несколько тем националистического характера, в толпе мелькали анти-осетинские и анти-абхазские лозунги.

— Что будем предпринимать, товарищи? — спросил Гришин.

— Предлагаю выехать на место и поговорить с народом, — предложил Романов, — мы с товарищем Патиашвили могли бы выполнить эту миссию.

— Это небезопасно, — заметил молчавший до этого Цинёв, — в толпе вполне может оказаться несколько человек с огнестрельным оружием.

— Волков бояться, в лес не ходить, — ответил ему Романов, — верно, Джумбер Ильич? — обратился он за поддержкой к Патиашвили.

— Поддерживаю предложение Григория Васильевича, — откликнулся тот, — однако надеть бронежилеты перед выступлением всё же не помешает.

— Тогда мы вылетаем немедленно, — посмотрел на часы Романов, — обеспечите транспортом, Сергей Леонидович? — обратился он к Соколову.

— Безусловно, Григорий Васильевич, — ответил тот.

— А Гамсахурдия и этих… его друзей по ссылке… хорошо бы вернуть в Тбилиси, и чем быстрее, тем лучше, — добавил Романов.

— Согласен, — выдавил из себя Гришин, отчётливо видно было, как ему неприятна эта тема. — Георгий Карпович, займитесь этим вопросом. Только волнений на национальной почве нам и не хватало на сегодняшний день. Да, а что там с абхазами и осетинами? — спросил он у Патиашвили.

— У них, я имею ввиду южных осетин, начались движения по самоопределению и выходу из состава Грузии, — ответил Патиашвили, — Верховные советы этих двух республик готовят обращения наверх с этим вопросом.

— Это надо немедленно прекратить, — быстро ответил Романов, — это как джинн из бутылки, если вырвется, назад затолкать очень сложно, если вообще возможно…

12 апреля, вечер, Тбилиси

Соколов выделил делегации от ЦК транспортник ИЛ-76, вместо с ними в трюме сидела рота бравых бойцов из дивизии Дзержинского. Романов с Патиашвили проинструктировали в полёте командира роты, бравого капитана Прошкина.

— Вот что, капитан, — сказал ему Романов, — ваша задача тихо и незаметно сидеть в грузовиках позади трибуны на площади Ленина, пока мы будем говорить. Никаких самостоятельных действий не предпринимать, всё оружие, кроме холодного, оставить в самолёте. Действовать только по моей личной команде.

— А каким образом мы должны будем действовать, товарищ Романов? — попросил уточнений капитан.

— Надеюсь, что никаким образом вам действовать не придётся, — вздохнул Романов, — но если поступит сигнал о начале работы, то вам надлежит выстроиться в цепь и отгородить толпу митингующих от трибуны. Холодное оружие применять только в самом крайнем случае, если вас, например, будут убивать. Понятна раскладка?

— Так точно, товарищ Романов, — откозырял капитан, — а если протестанты нас сомнут? Их же численно больше в десятки раз.

— Постарайтесь, чтобы не смяли, — предложил ему Романов.

Тбилисский аэропорт имени Шота Руставели встретил борт с Романовым и компанией ароматами цветущих растений.

— Шикарная всё же у вас республика, — сказал Романов Патиашвили, — фрукты, море и субтропики.

— Кавказский хребет, Григорий Васильевич, — откликнулся тот, — отделяет нас от холодных ветров с севера. Согласен, что жить здесь комфортно и весело.

— Так давайте же не усложнять жизнь разными эксцессами, — предложил Романов, — а наслаждаться каждым моментом времени, пока мы живы…

На площади Ленина была сооружена импровизированная трибуна — не возле здания ЦК, а напротив, у Пушкинского скверика. И с неё, с этой трибуны горячо и проникновенно кто-то говорил на грузинском. В мегафон, издалека слышно было не слишком хорошо, но слышно. Толпа перед трибуной, конечно, была весьма далека от заявленных ста тысяч, но двадцать-двадцать пять,