– В виде поцелуя?

Я не могла больше выносить подобное обсуждение:

– Годфри, разве обязательно повторять все, что говорит Ирен? Если бы мне понадобился второй попугай, я бы его купила.

– Ирен говорит правду? Неужели ему хватило смелости?

– Да… и нет! Не важно. Это ничего не значит. Очевидно, что такой пустяк не имеет отношения к его исчезновению. Возможно, его… похитили.

– Без борьбы? – Скептицизм Ирен был мягким, но неумолимым. – И он оставил всю одолженную одежду аккуратно развешенной, а постель заправленной? Поразительное сотрудничество жертвы и похитителей. Прости меня, Нелл, но нет. Стен ушел по доброй воле, а ты единственный человек, который сможет нам объяснить причину.

– Неужели обязательно так его называть?

– Он сам нас попросил, – напомнила мне подруга. – Почему ты так возражаешь против его прозвища?

– Оно… отрицает его прошлое, его место в жизни. Какая-то грубая солдатская кличка.

– Он и был солдатом, – заметил Годфри.

– Офицером, – поправила я, – и джентльменом. Я здесь единственная, кто с уверенностью может судить об этом.

– Ты ставишь его выше, чем он сам себя, – прищурилась Ирен. – Поэтому он сбежал?

– Я тут ни при чем!

– Однако ты говорила с ним прошлой ночью, и между вами произошло нечто большее, чем обычная беседа, хотя ты напустила тумана и подробности неизвестны. Нечто такое, что ты сказала или сделала, заставило его покинуть дом – быстро, не попрощавшись. Я согласна с тобой, Нелл, твой мистер Стенхоуп по-прежнему джентльмен. Он бы никогда не уехал, не выразив свою благодарность, не будь на то крайней необходимости. Возможно, он хотел спасти нас – тебя – от себя самого, – рассуждала она. – Ты должна повторить нам, что ты сказала.

– Да почти ничего! Он болтал о саде и о том, что я олицетворяю для него Англию. А затем он признался, что ожидал увидеть меня в прежней роли гувернантки, заботящейся о своих подопечных. А когда я объяснила, как стала машинисткой, он повел себя так, будто это бог весть какое достижение, и заявил, что я ему показала, насколько ошибочны его воспоминания о доме. Что мы все изменились – хотя я-то вовсе не изменилась… Должно быть, у него был жар, пусть лунный свет из окна и остужал, как ледяная вода. Он спросил меня, осуждаю ли я его, но я никогда так не поступаю. «Не судите да не судимы будете»[23]. И последнее, что он сказал, самые последние его слова были очень странными. Я ему пообещала, что он не услышит от меня дурного мнения о себе. И тогда он сказал, что теперь ему нечего бояться, – но, конечно, я тут совсем ни при чем! Почему он так сказал? Почему он так поступил?

– Как, Нелл? – спросил Годфри.

Я остановилась, потому что во мне боролись мысли и эмоции. И тогда я совершила непростительное. Я солгала. Нагло.

– Почему… уехал без объяснений? Это очень невежливо.

– Не стоит ожидать безупречной вежливости от солдата, – заметила Ирен с улыбкой. – И очевидно, что мистера Стенхоупа беспокоили дела более серьезные, чем простая угроза смерти.

Меня накрыла неожиданная волна вины.

– Я… я, должно быть, повела себя грубо. Вынудила его сбежать. Мои слова… Я даже не помню, что сказала.

Напряжение долгой бессонной ночи, бдение в кладовке для белья, попытки объяснить то, что для меня самой было необъяснимо, – все разом неожиданно свалилось на меня. Я поспешила закрыть рот рукой, но слишком поздно для того, чтобы скрыть всхлип пополам с икотой. В ужасе от того, что моя похвальная выдержка тает как воск, я спрятала лицо в ладони, прежде чем кто-то увидит, как я раскисла.

Наступила тишина, а потом я услышала, что Годфри бросился в мою сторону. Меня погладили по плечу, потом по голове, и наконец он прижал меня к своему темно-бордовому атласному плечу, бормоча:

– Ну что ты, что ты…

Я будто вернулась в давно забытые горестные моменты детства, когда искала спасения в нежных объятиях отца, слышала, как отдаются эхом мои душераздирающие рыдания, и чувствовала соленую влагу, сочащуюся сквозь крепкий барьер моих пальцев.

– Мы найдем его, Нелл, – пообещал мне Годфри голосом, который гремел от решимости. – Мы его найдем и потребуем объяснений, а если тебя они не удовлетворят, я положу конец его никчемной жизни!

– Пусть он все же останется жив, – произнесла Ирен холодным тоном, – раз уж он избежал пуль убийцы и смертоносных шляпных булавок. Да, мы его найдем. По крайней мере, ему придется объяснить свою безобразную невоспитанность в ответ на наше гостеприимство. К тому же ему удалось меня заинтриговать.

– Видишь! – Годфри с улыбкой склонился ко мне. – Горе человеку, который заинтриговал Ирен и сбежал. Стоит ей взять след, она мчится, как гончая, и не остановится, пока не получит ответы.

Я взглянула сквозь мокрые ресницы на своих друзей. Как я могла им объяснить, что меньше всего на свете желаю знать что-нибудь еще о Квентине Стенхоупе и его удивительных делах?!

Мы начали поиски в том самом месте, где загадочный подопечный буквально свалился к нашим ногам всего два дня назад в величественной тени собора Парижской Богоматери.

Ирен посетила ближайшие кафе, лавки зеленщиков, торговцев фруктами с их тележками, а ее беглый французский лился водопадом вместе с описаниями «monsieur exotique»[24], восточного головного убора и свободной туники, которые были на нем.

– Très basané et très brunet[25], – говорила она, проводя руками по лицу в попытке обозначить, как он выглядит: бронзовый загар и борода. Годфри, вероятно, исполнял такую же пантомиму на отведенной ему территории – Левом берегу.

Я оставалась немым свидетелем, восхищенно наблюдая за неистощимой энергией Ирен. Она опросила каждого официанта и уличного подметальщика с такой тщательностью, будто они служили источником тайного знания. При каждом повторе описание дополнялось, в ход шли новые жесты и детали.

– Costume Égyptien, – говорила она. – Nationalité Anglais[26].

Услышав последнее определение, я предпочла изобразить полное безразличие к расспросам. Французы уже проявляли явное hauteur[27]по отношению к англичанам, а я не хотела усугублять их необоснованные предубеждения, подтверждая, что странный человек, которого описывала Ирен, является одним из нас.

Наконец один торговец в ответ на расспросы Ирен начал механически кивать, как марионетка из уличного кукольного театрика.