Действительность оказалась гораздо банальнее и проще, как и следовало по логике событий. Само собой, никакой ректор (боже упаси!) не будет хватать баронессу за выступающие и вогнутые части тела – во избежание справедливой кары, это вам не Земля с ее равноправием и демократией, тут быстро укоротят похотливых старикашек и не старикашек – тоже. Да и воспитание у магистров университета совсем не то, что получают дети пролетариев. Вряд ли до места магистра, а уж тем более ректора долезет простой, незамысловатый человек, за которым не стоит его дворянский род и многочисленные сторонники, тоже не очень простые люди по своему рождению.

По крайней мере это следовало из монологов Амалии, коих я недавно выслушал преогромное количество, подремывая с полузакрытыми глазами. Хоть я и подремывал, но запомнил все, до последнего слова. Гений, ага!

Ректор оказался вполне приятной внешности благообразным мужичком лет пятидесяти, небольшого роста, простоватым, с некоторой хитринкой в глазах, ничем не похожий на зловещего властительного колдуна, вознесенного на вершину колдовской иерархической лестницы. От этого человека зависело, получит ли гильдийский знак студент, прошедший обучение в богоугодном заведении под названием «Университет». Срезать любого студента на экзамене – дело не то что легкое, а вполне даже плевое, – как соплю растереть подошвой ботинка на грязном булыжнике затоптанной мостовой.

Другое дело – зачем ему это надо? Что с этого получит и во что это все выльется? Такие люди без повода и воздух не испортят. Политика, интриги – это их повседневная жизнь.

Когда где бы то ни было достигаешь высшего уровня, обязательно начинается политика – хочешь ты этого или не хочешь.

И вот теперь этот самый ректор открывался во всей своей красе перед студенткой. Амалия щурила свои прекрасные глаза и покусывала полные губы, – то ли от волнения, то ли от ярости, а может, от невозможности врезать кулаком по столу так, чтобы причудливая чернильница в виде серебряного чертенка подпрыгнула и обрушилась прямо на макушку хитроумного преподавателя.

– Как вы можете?! Вы же знаете, что это все оговор! Я никогда не занималась черной магией! Не насылала проклятия! И в моем котике нет никакого демона! Еще раз – этот поганец хотел меня изнасиловать, а мой кот бросился на него и защитил хозяйку!

– Вы знаете, что бывает, когда оговаривают уважаемого человека? – вкрадчиво спросил ректор, выслушав гневную тираду собеседницы. – Сын советника императора – да славятся его годы и да правит он тысячу лет! Хм‑м… император славится, а не сын советника… хм‑м… будь он неладен…

Ректор помолчал несколько секунд, скривившись, будто съел что‑то несвежее, потом продолжил:

– И я напомню вам: ваше семейство едва избежало наказания, участвуя в заговоре против Венценосного! И вы хотите сказать, что сын уважаемого человека пытался вас изнасиловать? Совершить недостойное деяние, за которое можно не просто вылететь из университета, но и пойти под светский суд? А у вас есть доказательства? Кто видел, что вас пытались изнасиловать, тем более что вы в это время – как сами сказали – находились в бессознательном состоянии? Кто засвидетельствует? Кот? Расскажет нам, как все было?

– А сыворотку правды?! Я готова пойти на испытание сывороткой правды и требую, чтобы ее применили и к Герену! И тогда он расскажет, что хотел со мной сделать!

Ректор демонстративно вздохнул, пожал плечами и, откинувшись на спинку кресла, с налетом презрения на лице посмотрел на раскрасневшуюся от возмущения девицу.

– Милочка, вы в своем уме? Ну кто применит сыворотку правды без достаточных оснований?! Да еще и к такому важному лицу, как сын графа Герена! Вы соображаете, что говорите?! Вы же изучаете практическую магию уже два года и должны были бы знать, что сыворотка правды вредна, что применяют ее в исключительных случаях, только к тем, о ком доподлинно известно, что они совершили преступление, и нужно лишь получить от них признательные показания! За все время существования университета случаев применения сыворотки правды было столько, что можно сосчитать их по пальцам! И все они касались обвинения в применении черной магии! А вы хотите, чтобы мы дали снадобье сыну графа Герена?! М‑да… я считал вас умной девушкой! Вы подавали большие надежды – успешная ученица, только высшие баллы по всем изучаемым вами дисциплинам. И что я вижу? Ваш уровень умственного развития оставляет желать лучшего! Поговаривают, что вы увлеклись наркотиками, вот откуда ваше беспамятное состояние на праздничном бале, после которого вас и доставили в вашу комнату!

– Я?! Наркотики?! – задохнулась от возмущения Амалия. – Да что вы такое говорите?! Как вы смеете…

– Смею, моя дорогая, – резко оборвал ректор, привставая над столом и нависая над собеседницей, как грозовая туча. – Молчите! Теперь я говорю! Да, мы можем применить сыворотку правды – к вам, если вы пожелаете. И если пожелаем мы, суд магистров. Но не к сыну графа Герена – для этого точно нет оснований. И я не зря отсрочил суд, давая вам возможность тихо замять это дело! Но вы не внемлете голосу разума, упорно идете вперед, как ломовая лошадь, закусившая удила! Молчать, я сказал! Вам предоставляется возможность тихо уехать в отцовское поместье, выждать пару лет, а потом вернуться – если захотите – и закончить образование. Хотя я вообще‑то не знаю, зачем вам гильдийский знак. Вы что, будете работать обычным дипломированным магом? За жалованье у какого‑нибудь купца на его торговом корабле или откроете свою лавку магических артефактов и будете там принимать посетителей? Вы, наследница древнего баронского рода? Ну – поучились, получили определенные знания, покрутились в веселом обществе студентов – и хватит! Поезжайте домой, выйдите замуж, родите своему отцу детей, и…

– Так вот оно что?! – задыхаясь от ярости, выдавила из себя Амалия. – Это он вас подговорил?! Дождались случая, чтобы меня убрать?! Ничего у вас не выйдет! Я не уеду! И кота моего вам не отдам! И на суд пойду, и на этом суде ославлю этого поганца! И раньше, до суда его ославлю! Найду девушек, пострадавших от его действий, и приведу их на суд, чтобы рассказали, что творит ваш непорочный и чистый подонок!

– Еще раз напомню, – тон ректора был ледяным. – За ложное обвинение вы можете пойти под светский суд. И тогда ваша участь незавидна. Никто не может безнаказанно оклеветать честного дворянина. Если не уедете до суда – пожалеете. Я вызвал вас для того, чтобы обрисовать перспективу, но вы не оценили моего доброго к вам отношения. Тогда будем действовать по‑другому. Суд. И на нем мы решим, что с вами делать. Вижу, что вы не понимаете, что происходит.

– Наоборот, очень хорошо понимаю! – выдохнула Амалия. – Бесстыдники! Все вы заодно! Ничего, когда‑нибудь это ударит в вас самих! Создатель все видит и воздает за плохие поступки! И этому типу, который подал на меня заявление, – тоже воздаст!

– Кстати сказать, этот, как вы изволили выразиться, «тип» пытался забрать свое заявление, мотивируя тем, что решил не портить вам жизнь. А вы его полощете в грязной луже! Нехорошо, милочка!

Ректор встал и отошел к большому окну, через которое виднелся то ли парк, то ли сад: деревья, высаженные в строгом порядке, клумбы, пестреющие множеством ярких цветов, прудик с чистой водой. Красивое зрелище, и пахло из приоткрытого окна очень хорошо – цветами, зеленью, влагой и рыбой – похоже, что в прудике разводили местные аналоги золотых рыбок.