Громкий мат виснет на лапах елок.

Камень.

Смотрю на часы. Оказывается, уже два часа брожу. И все впустую.

Сажусь курить. Затягиваюсь, глядя в небо, затягивающее себя платьем из туч. Тут, под Питером, погода меняется чаще, чем настроение у девственницы.

Начинает покрапывать. Да и фиг с ним. Надо было, конечно, плащ ОЗК брать. Ну, помните в школе на уроках начальной военной подготовки – мерили зеленые резиновые плащи? Ах да… У вас уже не было НВП. И что такое ОЗК не знаете… Плащ. Зеленый. Резиновый. В него как в термос можно запаковаться. Только тяжелый, сволочь. Поэтому и не беру с собой.

Посидел. Покурил. Поплелся дальше.

А вот она – поисковая работа. Ходить по лесу и тыкать, тыкать, тыкать щупом. Здесь до меня проходили десятки раз. Но я все равно иду. Потому что…

ЕКЛМН!

Этот звук я никогда не перепутаю!

Сбрасываю рюкзак.

Дождь исчезает. Время исчезает. Только лопатка, нож и звук.

А потом я снова сажусь курить.

Потому что кость, которую я нашел, – лошадиная.

Встаю. Иду дальше. Воронка. Еще… Тут десятки воронок на любой вкус. От огромных – глубиной в рост человека, это тут бомбами кидались. До маленьких, еле заметных, от полтинничков. Полтиннички – это минометные мины. Калибром полсотни два миллиметра. Вона хвостовик от такой валяется.

Дзынь!

Копаю. А вот и еще одна. Откопал минометочку. Ствол прошла. Не взорвалась семь десятков лет назад. И сейчас не взорвется. Складываю ее в рюкзак. Выкину в реку. Ибо… Ибо найдется какой-нибудь отрехолок и начнет взрыватель скручивать, чтобы потом тол выплавить и сувенир домой привезти. Надо – так-то – саперам сообщать. Чтобы они приехали и уничтожили ее. Да ведь не приедут. Лень им. Они забирают только то, что лежит в лагере. А в лагерь нести нельзя, потому что нарушение техники безопасности и статьи двести двадцать второй Уголовного Кодекса Русской, твою мать, Федерации. Ой. Не русской. Российской. Оно мне это надо – с российскими ментами объясняться? Не надо. Я лучше ее в рюкзак, а потом в реку. Нарушение техники безопасности? Да мне пофиг!

Через шаг еще одна. Торчит – как морковка из земли.

Рюкзак сильно потяжелел. Надо облегчить.

Присаживаюсь. Закуриваю. Достаю фляжку. Глотнул разок. Другой.

Мужики, мужики…

Ну, где же вы, мужики?

С неба капает вода.

Это не я вас ищу. Это вы выбираете – кто вас найдет.

С неба капает тишина. Тишина… Даже кукушки заткнулись.

Поворачиваю на север.

Сейчас километр до мелиоративной канавы. Потом сверну на запад к реке, пройдусь вдоль канавы.

Ее в шестидесятых сделали. В отвалах до сих пор кости, медальоны, медали…

Прохожу холмик с крестом. Это не могила. Здесь в прошлом году мы подняли бойца. Это у нас традиция такая – на месте его смерти делать могильный холмик. Делать крест. Под крест складываем вещи бойца. Здесь лежит ржавая лопатка и труба от противогаза. И гильзы, гильзы, гильзы…

Где-то рядом еще лежат.

Но где?

В лагерь я возвращаюсь в восьмом часу.

Так ничего и не нашел. Два полтинника, утопил в реке, море осколков – один из них длиной сантиметров сорок, две трехлинеечные обоймы.

Ну, ничего. Вахта у меня только начинается.

Устал без толку бродить. В лагере уже суета. Все вернулись. Оказывается, не только у меня сегодня день в ноль прошел. Железа – море. Бойцов – нет. Настроение у всех…

Да обычное настроение. Рабочее. День на день не приходится. Нет бойцов? Зато проверена часть территории. Земля, конечно, каждый год выталкивает кости. На одном и том же месте шерстим уже который год – и бойцы, бойцы, бойцы… Надеюсь когда-нибудь приехать на Вахту и не поднять ни одного бойца. Может быть, и доживу до такого.

Иду в землянку – переодеваться-переобуваться. Снимаю болотники. Ноги взопрели в резине. Меняю носки. Надеваю тапочки. Да, да. Тапочки. Дождя уже нет. В тапочках у костра – милое дело посидеть. Старые носки – один день всего походил – вывешиваю проветриваться на березу около землянки. Будет дождь? Постираются. Не будет – высохнут. Да и фиг с ними. Их у меня еще есть.

Иду к костру. Ужин уже готов. Гречка с тушенкой. Рита, в честь моего приезда, расстаралась на салатик. Я, правда, траву не очень люблю. Свою порцию отдаю школьникам. Им все равно чего жрать. А я лучше хлеба с горчичкой и салом.

Сидим, трындим. Я изображаю из себя старого деда, как и полагается. Ем, ворчу, кряхчу. Детям забавно. А мне тоже.

– Завтра Еж приедет, – говорит Ритка.

– Да ты что? – радуюсь я. Со школьниками, конечно, забавно. А с Ежом оно веселее. Еж он же – Еж. Да сами потом узнаете. – А с кем, один, что ли?

– Не. Еще Змей, Дембель, Буденный, Юди… – перечисляет она.

Отлично. Компашка собирается что надо.

Еж – Андрюха Ежов. Мы с ним катаемся в «Поиск» уже лет десять. Ну, или десять с половиной. Про него рассказывать не получится. Его надо видеть и слышать.

Змей – Серега Загарских. Кликуха оттого, что он носит очки. Сначала была Змей Очковый. Потом стала просто Змей. Не потому что – хитрый. А просто так получилось.

Дембель стал Дембелем в прошлом году. Весной. Он тогда и впрямь был дембелем – сержант запаса Шемякин. Из армии приехал домой, переоделся – и на Вахту. Вахта – она не отпускает. Я вечно его фамилию путаю с Шамриковым-младшим. Почему младшим? Да потому что тот ездит в Поиск вместе с отцом – дядей Вовой.

А почему Шамрикова-младшего Буденным называют? А он как-то купил себе буденовку и в одних трусах скакал вечером по лагерю со сменным стволом от немецкого «МГ» в руках. Причем трезвый скакал. А когда выпил – то залез на Дембеля и, изображая из себя конную армию, поскакал на нем в Северодвинск. В смысле, в лагерь ребят из Северодвинска. Не доскакали, ибо упали. Эх… Жаль, что не с моста. Веселее было бы. Просто упали в лужу. Поэтому и прилепилось – Буденный.

Юди – он же Женька Юдинцев. Гора мяса и плоти. Здоровый, как накачанный бегемот. Терминатор рядом с ним – тощий узник Бухенвальда.

А почему клички у них? Да потому что по рации очень неудобно вызывать по именам и фамилиям. Считай, что клички – это позывные.

– Еж, Еж, Змей на связи. Как у вас?

– Змей, прием. Глухо. У вас как?

– Аналогично. Еж, Дембель фляжку достает. Мы у полутонной воронки. Бегом, пока не кончилась.

– Змей, если фляжка кончится до моего прихода…

Дальше идет игра слов. Вполне себе переводимая, но непечатная.

У Ритки позывной – Мать. Очень удобно, кстати. Если что, можно послать к матери по матери.