Однако решающим для дальнейшего хода событий было то, что главнокомандующий сухопутными войсками отказался держать разработанную его руководителем Генерального штаба речь перед генералами и призвать их «всегда стоять позади него и безоговорочно следовать за ним по пути, который он должен пройти во благо немецкой Отчизны». Не было ни слова сказано о шаге-ультиматуме, который он должен был предпринять от имени генералитета у Гитлера, согласно предложению Бека. «Когда мы разошлись, – пишет генерал Адам, – мы так и не были освобождены от давления, которое тяготеет над всеми нами».

Нам ничего не известно о том, как обосновал Браухич свой отказ от предложения Бека. Мы лишь знаем, что отношения между ними стали весьма напряженными еще раньше, в течение лета. Влияние предложений руководителя Генерального штаба на руководящих офицеров сухопутных войск было столь сильным, что можно было наблюдать даже физическую реакцию у главнокомандующего сухопутными войсками. Согласно свидетельству его адъютанта, Браухич прямо-таки дрожал перед разговорами с Беком. Вследствие этого главнокомандующий сухопутными войсками занимался делами Генерального штаба вместе с имевшим наибольший стаж работы обер-квартирмейстером генералом Гальдером, так что Бек в конце своей карьеры все меньше и меньше имел личные контакты с Браухичем.

О причинах, заставивших Браухича окончательно отказаться от того, чтобы поддержать требования Бека, мы можем лишь догадываться. Можно предположить, что Браухич чувствовал, что Бек его теснит на путь, который он, возможно, и считал правильным, но который, принимая во внимание требуемый от него шаг-ультиматум, казался ему жутким и опасным. Он не был сильным человеком, чтобы решиться поставить на карту свою должность и посты своих генералов, а возможно, и принести в жертву их и свою жизнь. «Браухич застегнул мундир на все пуговицы и сказал: «Я солдат и должен подчиняться» – так писал Хассель в своем дневнике 27 сентября 1938 года»[30]. Также вполне вероятно, что Браухич тешил себя надеждой, что путем переговоров, правда при угрозе применения военной силы или даже без использования подобной угрозы, удастся убедить Гитлера решить чешский вопрос желаемым генералитетом способом.

Сегодня, естественно, невозможно сказать, что бы произошло, сделай Браухич шаг-ультиматум, предложенный Беком. Мы конечно же не считаем, что Гитлер позволил бы подобным образом убедить себя в губительности его планов. Однако можно предположить, что единодушное вето генералитета сухопутных войск, которое, согласно желанию Бека, было бы «впечатляющим, но не резким и грубым», а также все принимаемые в расчет доводы убедили бы фюрера, по крайней мере, на некоторое время воздержаться от исполнения своих военных планов. То, что Гитлеру не пришлась по душе позиция руководителя Генерального штаба и без не переданного Браухичем вето, доказывает его реакция на июльский меморандум Бека, последовавшая после выслушанного им доклада о нем. Его первым вопросом было: «Кто его читал?» Узнав, что речь идет об ограниченном количестве осведомленных, Гитлер успокоился и решил без всякой шумихи, почти незаметно сместить опасного автора с его поста. Он приказал Браухичу передать автору, что отрицает справедливость его меморандума. Подобная молчаливая игра противоположностей вряд ли была возможна, ведь существовал риск «забастовки генералов» и ее предполагаемого влияния на общественное мнение как внутри, так и вне страны. Но непременным условием для того, чтобы вынужденный отказ от исполнения военных планов был не временным, а окончательным, являлось бы непоколебимое желание генералов настоять на своем требовании.

Здесь можно думать все, что угодно, но Бек справедливо видел в позиции главнокомандующего сухопутными войсками отказ от поддержки его в решающий момент. Его переполняла глубокая горечь, которая и позже не уступила место никаким другим чувствам. Годы спустя, когда речь в разговоре заходила о тех драматических событиях 1938 года, его, всегда спокойного и сдержанного человека, охватывало страстное волнение. Не раз автор был свидетелем подобной вспышки чувств. Затем происходило следующее: Бек напрягался, его глаза вспыхивали яростью и презрением, и, грозя кулаком, он говорил: «Браухич меня предал!..»

Для Бека все было ясно и в поведении главнокомандующего. Он не предавался иллюзиям и прекрасно понимал, что его борьба была напрасной и что в его распоряжении больше нет средств, чтобы предотвратить несчастье. Но он не был потрясен такой развязкой – часто в последние месяцы такой исход казался ему вполне вероятным, а в разговорах с Хоссбахом говорил, что знает, как поступить. Он твердо решил уйти в отставку.

Многие полагали, что Беку лучше остаться на своем посту в это критическое время в надежде все-таки добиться успеха. Не было недостатка в подобных советах и со стороны ближайшего к нему окружения. Одному бывшему подчиненному, который умолял его не уходить в отставку, Бек ответил: «Насколько я понимаю, уже слишком поздно». Он прекрасно осознавал, что после передачи его меморандума Гитлеру нужно будет принять в расчет необходимость оставить свой пост, пусть и не сразу, чтобы избежать неприятной шумихи, но при ближайшей подходящей возможности. Против этого восставала внутренняя гордость этого самого по себе очень бескорыстного человека. Однако определяющим для его решения оказалось его понимание долга, которое запрещало ему и дальше оставаться на своем посту, что могло бы превратить его в безвольный инструмент выполнения решений и приказов, которые претили ему. Давайте вспомним его слова, обращенные к Фричу: «То, что руководитель Генерального штаба говорит, должно соответствовать его поведению. Несоответствие между словами и поступками было бы для него смертельным и губительно повлияло бы на Генеральный штаб. Если он понимает, что находится перед ситуацией, которая при тщательнейшем рассмотрении субъективно оставляет ему только этот выход, – и абсолютно все равно, даже если его точка зрения объективно ошибочна, – то в интересах Генерального штаба он должен оставить свое место другому». Бек был верен своему слову.

Гитлер решил подавить в зародыше любое активное сопротивление генералов его политике, направленной на насильственное решение чешского вопроса. Характерным стало происшествие, имевшее место 10 августа в Бергхофе в Берхтесгадене. В обход верхушки сухопутных войск Гитлер собрал там генералов, которые имелись им в виду как будущие руководители армии, и в почти трехчасовой речи рассказывая им о своих политических и военных планах и целях. Некоторые генералы все же выразили протест против отдельных его военных намерений, подчеркнув недостаточную готовность армии. Ссылаясь на отсутствие нужного количества войск, необходимых для обороны Западного фронта, и на полную неготовность Западного вала, они утверждали, что невозможно успешно сопротивляться наступлению противника в течение долгого времени. «Фюрер очень рассердился, – записал в своем дневнике его сговорчивый сторонник Йодль, – и, бушуя, сказал: «Тогда вся армия ни к чему не пригодна. Я скажу вам, господин генерал, позиция будет удерживаться не три недели, а три года».