— Машинистка, которая с Мирошкиным работала, беременна.

— Это Лизка, что ли?! — изумился механик.

— Да Лизка, Лизка. Иваныч, ты лучше скажи, что дальше делать будем?

Ерофеев присел на валявшийся у пакгауза ящик, достал кисет и свернул самокрутку. Чиркнула спичка, на краткое время осветившая изборожденное ранними морщинами лицо механика.

— Ему теперь либо жениться, либо бежать.

— Либо в омут, — предположил лейтенант.

Иваныч пыхнул вонючим дымом.

— В омут это скорее ей, если Мирошкин сбежит. Мы тут можем гадать сколько угодно, решать все равно ему. Он уже не мальчик.

— Был бы мужиком, мы бы сейчас эту проблему не обсуждали.

— Ну не все же такие железные, как ты, — усмехнулся сержант.

— Да ты понимаешь, что завтра его Леруа на этот крючок поймает, наизнанку вывернет и узнает все, что ему нужно?

— Понимаю, — согласился механик, — я, командир, все понимаю, только сделать ничего не могу. А Мирошкина ты зря недооцениваешь. Это он с виду хлипкий, а стержень в нем есть. Пошли спать, лейтенант, авось обойдется.

Утро встретило головной болью. Вроде и выпил не так много, и водка была казенная, а вот поди ж ты. Мирошкину было намного хуже, он сидел на нарах, обхватив голову руками. И похмелить парня нечем. Как назло, в это же время за ним приперся посыльный от Леруа. Посыльного послали обратно с наказом, что клиент к серьезному разговору не пригоден и лучше отложить его хотя бы до послеобеденного времени.

Подождать Леруа согласился, только до полудня. Младший лейтенант продолжал сидеть в одиночестве, далеко посылая всех, кто пытался с ним поговорить. В конце концов от него отступились, оставили в покое. Между тем стрелки на часах медленно, но неумолимо подбирались к роковому часу. Сергей решил предпринять последнюю попытку. Сел на нары рядом с Мирошкиным, положил руку ему на плечо:

— Да ты так сильно не переживай, Елизавета твоя никуда от тебя теперь не денется…

Мирошкин вскочил, стряхивая руку Сергея:

— Да как ты не понимаешь? Я же люблю ее, люблю!

Младший лейтенант стремительно выскочил из пакгауза, никто и глазом моргнуть не успел. Иванов поднялся на ноги, подошел к Ерофееву:

— И чего он так взбеленился? Я же ничего такого не сказал.

— Да кто же его знает? Влюбленные, они как дети.

Капитан Леруа просто лучился благодушием, эдакий добрый дядюшка, мудрый наставник подрастающего поколения.

— Проходите, лейтенант, присаживайтесь. Как самочувствие? Да не смотрите вы на меня затравленным волком, я же вам добра желаю. Способствовать воссоединению двух любящих сердец, что может быть благороднее? Согласны?

— Согласен, — выдавил из себя лейтенант.

— Ну вот. Как честный и порядочный офицер, вы на Елизавете Андреевне жениться просто обязаны, а как влюбленный молодой человек страстно этого желаете. Не так ли?

— Да, так.

— И она этого желает, и родители ее. Единственное чадо, знаете ли. Ведь если выяснится, что Елизавета Андреевна до брака того-с… Ну вы меня понимаете. Позора не оберешься. Это и в ваше время общественное мнение не одобряет, точнее, одобрять не будет, а сейчас, да в провинциальном городишке…

— Я уже сказал, что согласен жениться.

— Вот и прекрасно, — подхватил Леруа, — а требуются для этого сущие пустяки. Во-первых, креститься. Без этого, как вы понимаете…

— Я — крещен.

— Надо же, — всплеснул руками капитан, — у вас ведь там вроде атеизм?

— У нас церковь отделена от государства. Да и согласия моего в этом деле никто не спрашивал.

— Ну что же, один вопрос, будем считать, решили. Остался маленький пустячок. На какие средства вы молодую жену с ребенком содержать думаете?

В фанзе повисла тягостная пауза. Леруа выждал благопристойное время и, убедившись, что ответа не будет, продолжил.

— Папенька Елизавету Андреевну, естественно, не бросит, но ведь он не вечен, рано или поздно вам эту ношу на себя брать придется.

— Я возьму, я учиться пойду!

— Куда? Вас же ни в одно учебное заведение не возьмут! Документов у вас нет, да и программа вашей школы нынешней гимназии никак не соответствует. Латынь, греческий, Закон Божий. Или с первого класса начнете?

— И что же делать?

— Во-от, слова не мальчика, но мужа. Есть выход. Подайте прошение на имя Его Императорского Величества о присвоении вам звания подпоручика в особом порядке.

— А без царя никак?

На лице капитана Леруа ничего не отразилось, но про себя он довольно ухмыльнулся — рыбка заглотила наживку, осталось только аккуратно подсечь.

— Как же можно без Его Величества? Даже для прапорщика ценз образовательный нужен, выслуга, экзамен соответствующий сдать, а тут раз-два — и в подпоручики! Нет, нет, в знаниях ваших и боевом опыте никто не сомневается, но наша российская бюрократия требует, знаете ли.

Леруа развел руками, демонстрируя свое полное бессилие перед этой самой бюрократией.

— А так, подумайте, вы — блестящий молодой офицер нового рода войск, единственный, можно сказать, в своем роде. Какие перспективы открываются! Карьера, финансовое благополучие.

Насчет нового рода войск контрразведчик, скажем так, несколько преувеличил. Ни о какой механизации никто и не заикался, даже предложение Кондратьева о создании экспериментальной роты вполне могло навсегда увязнуть в недрах военного ведомства. Противников у него оказалось много, неожиданно много. Даже сейчас, в не самый подходящий момент, Мирошкин нашел что возразить.

— Эти войска еще создать надо, да и я — не единственный офицер. Лейтенант Иванов и по званию меня старше, и боевого опыта у него больше.

— Дался вам этот Иванов, — отмахнулся Леруа. — Скажите мне, чем он лучше вас? Вы ведь училище немногим позже него закончили?

Мирошкин молча кивнул, соглашаясь.

— Не задержись вы тогда в резерве, вполне могли бы на его месте быть. Иванову просто повезло, что он вместе с экипажем быстро в часть попал. Кстати, а вы почему задержались?

— Потому же, почему и все. Танк забрали, экипаж растащили, а меня — обратно на завод за новым танком. Пока — туда, пока — сюда…

— Я и говорю — случайность. Вполне могли бы на его месте взводом командовать. А всего-то и надо было чуть раньше в войска попасть.

«Чуть раньше в войска попасть». Мирошкину вдруг вспомнился липкий страх, холодной струйкой стекающий по спине, в ожидании, когда отгремят последние минуты артподготовки, хлопнут сигнальные ракеты и между тобой и рассекающей воздух немецкой болванкой останутся только считаные сантиметры уральской брони. И всегда кажется, что этих сантиметров очень мало, ничтожно мало. А тот «ведьмин поцелуй» на башне? Тогда только самодельный экран спас экипаж от попадания фаустпатрона. А Лешку Сенькина не спас, и пришлось тогда доставать из танка обугленные трупы экипажа.