— Да, бобо!.. Можно!.. Даже Великий Шелковый Путь зарастет колючкой и саксаулом, если новые и новые караваны не пойдут по нему…

— Пусть зарастет колючкой и саксаулом, если это Путь Зла! — яростно закричал дервиш и схватился за свой посох, и печально отозвались, запели металлические кольца…

— Нет!.. Нельзя истребить Путь Жизни!.. Нельзя отдавать его колючкам, черкезу, тандыму и саксаулу!..

— Ты слепой, дурной… Ты вешний, ярый, хмельной, оглохший бычок… Мне жаль тебя… Жаль… Но в твоих незрелых, мутных словах есть соль — осадок мудрости… Я люблю и прощаю тебя, сынок… Пусть подольше не проходит твой хмель!.. Бычок!.. Не споткнись раньше срока!..

…И тут я вспомнил, как мой отец одним ударом кулака укладывал в траву разыгравшихся хмельных травяных луговых бычков и как лежали они в траве, сваленные, сбитые, тихие, одурманенные, вялые, далекие… Покорные, сломленные…

Но!..

— Бобо!.. Я люблю Сухейль!.. Я хочу пить арычную глиняную полевую дикую воду!.. Помогите мне!.. Она ждет меня!.. Арык течет — Сухейль ждет!.. Помогите мне!..

— Я помогу тебе, Насреддин… А пока берись за мехи! Цепь ковать будем!.. Берись, бычок!.. Ночью полезем на крепостную стену… — Это сказал Рустам-палван.

Ночью!..

Сухейль!..

Ночью!..

НОЧЬ!

…Ибо сильна, как смерть, любовь!..

«Песнь песней»

Айе!.. Сухейль!.. Ночь!.. Ночь!.. Ночь!.. Ночь!.. Уже, уже ночь!..

Айе!.. И дождь!.. Дождь!.. Дождь!.. Дождь!.. Зачем, зачем дождь?..

…Мы с Рустамом-ака бежим, бежим, крадемся по осеннему плывущему, ползущему, хлопковому темному волчьему полю… Падаем, раздираем лицо о тусклые острые голые кусты-гузапаи. Дождь осенний, холодный… Волчий дождь… Нехороший… Поля ползут… Сосут… Расходятся под ногами… Разбредаются…

У меня в мешке свежая, еще не остывшая, длинная тонкая цепь. Теплая еще от ковки… На конце цепи острый крюк, чтобы зацепиться за крепостную стену…

Ночь!.. Дождь!.. Темные, топкие, необъятные поля, поля, поля…

Айе!.. Ночь!.. Сладкая!.. Уже!..

Айе!.. Дождь!.. Горький!.. Зачем?..

Но цепь, цепь теплая!.. Свежая!.. Она спасет!..

— Сухейль!.. Ты ждешь?..

Где крепость?.. Где твоя Офтоб-кала?.. Где твои стены высокие?.. Где твой белый жемчужный парчовый уйгурский чекмень?.. Где красные сафьяновые йеменские тихие ичиги?.. Где темные крупные, крупные гранатовые бусы?.. Где птичья быстрая головка со сливовыми глазами?..

Айе!.. Где?..

Опять у меня во рту суховей!..

Опять две рысьи низкие беззвучные старухи с полыхающими дамасскими узкими долгими шелестящими бритвами в руках настигают, настигают меня в топком изумрудном рисовом родном солнечном поле, поле, поле…

Ночь!.. Дождь!.. Бежим!.. Цепь в мешке теплая, свежая!..

— Ака!.. Мы не заблудились? — кричу я в дожде.

— Нет, бычок. Я знаю дорогу. Скоро уже. Тебе не холодно, бычок?..

— Нет, ака. Я люблю Сухейль!.. Она ждет!.. Она сидит в ветвях айвы… И ждет!..

— Она птица?.. — смеется Рустам-палван.

— Да. Она айвовая птица. В первый раз я увидел ее во сне…

— Ладно. Не промокни, не простудись, а то твоя птица не сможет обнять тебя… Она же птица, а не рыба…

Рустам-палван смеется. Я вижу перед собой в темном тесном дожде его вольную, добрую спину, и от этой спины мне становится спокойно и тепло среди осеннего ночного ползущего неверного поля…

Ночь!.. Дождь!.. Сухейль, ты где-то рядом!.. Скоро, Сухейль!..

Айе!.. Вот она!.. Офтоб-кала!..

В дожде перед нами неясно и сыро вырастает крепостная высокая стена. Высокая!.. С нее стекает глиняная густая дождевая вода. Вязкая эта вода несколько раз сносит нас… Уносит от громады стены…

Стоим. Замираем. Прислушиваемся, но никого не слышно в ночном безлюдном волчьем дожде… Крепость спит… Жизнь хмельных ее обитателей уже ушла в пьяные сонные подушки и ковры… Да!.. Тихо!..

Только дождь сечет саманные глухие стены… Только дождь сечет ночные поля… Только дождь сечет нас…

Рустам-палван берет у меня мешок, вынимает тонкую долгую, теплую еще от недавней ковки цепь с острым крюком и, сильно раскрутив ее над головой, швыряет вверх…

Крюк цепляется о скользкий текучий край стены, срывается и падает вниз, едва не ударив нас… Потом он еще раз бросает крюк вверх… Но ему не везет. Он слишком сильный.

Тогда я бросаю крюк, и он сразу крепко входит, намертво врезается в стену…

— Молодец, бычок! — улыбается Рустам-ака. — Раз ты так ловко закинул тяжелый крюк, можешь смело лезть на дерево к своей девушке-птице!.. Давай!.. Влезай по цепи!..

— Спасибо, ака!.. Возвращайтесь в кишлак… Спасибо за цепь!..

— Ладно, бычок…

…Я долго лезу, карабкаюсь по мокрой, скользкой цепи. Цепь режет мне руки. Продрогшие судорожные ноги мои бьются, маются, топчутся, скользят о сырую текучую тупую стену.

Долго я лезу… Но вот я уже сижу на стене… Перебираю, поднимаю цепь с земли и спускаю, бросаю ее в крепостную дождливую зияющую тьму…

Спускаюсь, съезжаю по цепи вниз… Цепь рвет, мучит кожу на ладонях и пальцах, но я не чувствую этого.

Айе!.. Я в крепости!.. Сухейль, где ты?..

Я бегу по мокрому тяжкому айвовому саду.

Уже не золотятся в дожде тесные шершавые поздние телесные плоды… Уже не золотятся… Уже все айвы сошли, упали, упали с холодных дымчатых мерлых ветвей…

Уже упали!..

Только в дождливых ветвях темнеют, тянутся, осыпаются мокрыми соломинками разбухшие пустынные птичьи гнезда…

И тут я вспоминаю лицо дервиша-слепца: любить в наше время — все равно что птице слепо класть яйцо на пыльной проезжей караванной дороге иль строить, вить гнездо в осенних холодных тайных ветвях нагой белой айвы… Прошел караван — и копыто верблюда смяло, убило, удавило невинное хрупкое, беззащитное яйцо… Налетел дождливый ветер — и гнездо распалось, рассыпалось, разлетелось, развеялось…

Но нет!..

Я бегу по мокрому ночному саду!..

— Сухейль!.. Сухейль… Где ты?..

Я бегу по саду. Я ищу свое гнездо. Я ищу тебя, Сухейль!.. Где ты?.. Айе!.. Вот арык… Он разбух, развалился, расширился от дождя!.. Я бегу вдоль арыка… по арыку… Арык стал рекой!.. Темная острая большая гибельная вода доходит мне до коленей… до живота… до горла…

— Сухейль!.. Где ты?.. Где твое дерево?.. Твое гнездо?.. Я люблю тебя, Сухейль!.. Люблю!.. Люблю!.. Люблю!.. Арык стал рекою, Сухейль!..

Я плыву, плыву, тону, тону, тону, тону в арыке, в реке…

— Сухейль, Сухейль, я пришел пить арычную воду, арык стал рекой!.. Сухейль, где твое дерево?.. Где ты?.. Где твое гнездо?..

Я плыву, тону в арыке…

Айвовая золотая немая кочующая птица, птица льнет к шершавым, золотым, душным, душистым поздним, забытым айвовым плодам, плодам, плодам… Задевает их… Роняет… Сонная птица льнет к сонным напоенным плодам!.. Льнет… Вьется… Бесшумная птица айвовая, золотая в