Бэнкс снова принялся было читать, но очень скоро мысли его уплыли вдаль, к той удивительной ночи в пустыне, когда на него снизошло ощущение счастья. Его поразило, насколько новым и странным показалось ему это чувство, никогда прежде он не испытывал ничего подобного, разве что в раннем детстве. Но и тогда он был непоседлив и беспокоен, а это противоречит умению длить счастливые минуты. Ему бы в голову не пришло остановиться, чтобы вдохнуть аромат цветка или вслушаться в шум прибоя. Иногда его деятельная активность сменялась смутной, почти сладостной грустью, а иногда — вспышками гнева или отвращения. Конечно, Бэнкс бывал счастлив — но так редко и мимолетно! — и часто задумывался, может ли вообще это ощущение длиться долго. Какова природа счастья? Быть может, оно сродни легкому дуновению прохлады посреди жаркой пустыни? Или счастье — то, что мы можем определить лишь через его отсутствие? А может, счастье в том, чтобы просто жить? Наверно, он никогда до конца этого не поймет. Да и так ли уж это важно?

Все меняется. Не меняется ничего. Тайна, которая ему приоткрылась, заключалась в том, что никакой тайны нет. Чтобы всерьез изменить свою жизнь, ему пришлось бы сделать решительный шаг и начать строить ее на иных, принципиально новых основаниях, ставя во главу угла иные ценности и догмы, пришлось бы вести себя по-другому и, скорее всего, даже признать над собой власть неких сил. Ему пришлось бы поверить, а этого, как ему казалось, он сделать не смог бы. Да и не хотел.

Стало быть, пусть ему и не всегда уютно в его привычной шкуре, но придется жить в ней и дальше, а счастье с благодарностью принимать в те редкие мгновения, когда оно вдруг снизойдет на него (как это случилось в пустыне). И еще постараться не придавать излишнего значения неизбежным в нашей жизни неприятностям. К тому же есть на свете радости, которые невозможно отнять, например музыка. Есть Бах, Бетховен, Шуберт, Билл Эванс и Майлз. Их творчество тоже полно откровений, и это счастье — вернее, удовольствие — не грозит обернуться горечью утраты.

Бэнкс потянулся, как кот, пригретый солнышком, и весело прихлебнул пива. Не помешала бы и сигарета, однако никотин — как раз из разряда утраченных радостей, не только для него лично, но и для всех посетителей бара. Керуак с Гинсбергом небось в могиле переворачиваются от негодования. Ему неожиданно захотелось домой, в Иствейл. Не то чтобы он соскучился по работе, но ему сильно не хватало Энни, Уинсом, Гристорпа, Хатчли и даже Жервез с Гарри Поттером. После родителей и детей, Брайана и Трейси, по которым он тоже соскучился, эти люди были ему наиболее близки. Он соскучился по коттеджу в Грэтли, по своей коллекции дисков. К черту Софию, la belle dame sans merci. Пусть эта безжалостная красавица сама сражается со своими демонами. А с него хватит. Все образуется.

Завтра он отправится домой, но до того его ждет свидание с восхитительной, прелестной женщиной по имени Тереза. Бэнкс допил пиво и вышел на улицу. На углу дома висела табличка: «Переулок Джека Керуака». Бэнкс улыбнулся и неспешно направился вниз с холма, к Чайнатауну, и через Юнион-сквер обратно в отель.

— Господи, ну и что вам на этот раз от меня нужно? — вздохнула Роуз Престон, открывая входную дверь перед двумя мужчинами.

С тех пор как она проводила Энни, не прошло еще и часа. По телику показывали сериал «Холби Сити», который Роуз смотрела с искренним интересом, так что очередное вторжение ее ничуть не порадовало.

Мужчины обменялись удивленными взглядами.

— Извините, — насупилась Роуз. — Все в порядке. Входите. Надеюсь, вы ненадолго.

— А, смотрите «Холби Сити», — заметил тот, что повыше.

У него были широкие плечи и лысая загорелая голова, а его коллега, напротив, был худосочный, сутулый, с редкими рыжими волосами и бледной, почти как у альбиноса, кожей.

— Я и сам иногда его смотрю, хотя там, бывает, такие жуткие вещи показывают! И все равно, жалко, что времени мало, а то б я чаще смотрел. Но работа… Работа! Я — инспектор Сэндлвуд, это мой напарник — инспектор Уоткинс. Ну, вы не обращайте на него внимания.

Сэндлвуд показал Роуз удостоверение. Она даже не удосужилась заглянуть в него. За последние два дня она видела их столько, что на всю оставшуюся жизнь хватит.

— Что на сей раз? — спросила Роуз. — Честное слово, мне больше нечего вам сообщить. Я здесь недавно. И своих соседок знаю плохо.

— Что значит «на сей раз»?

— Ну вам, я надеюсь, известно, что полиция сюда недавно приходила. Или вы не общаетесь между собой?

— Взаимодействие у нас налажено неплохо, но иной раз случаются накладки, надо признать честно, — изрек Сэндлвуд.

Меж тем Уоткинс деловито рыскал по комнате, заглядывал под каждую подушку и в ящики серванта.

— Что он делает? — спросила Роуз.

— Я же говорю, не обращайте внимания. Он отлично справится сам. У него такая привычка — всюду совать свой нос. Учитывая его работу, очень полезная привычка, уж вы мне поверьте. Вроде как нюх у ищейки. Милая, а у вас случайно чашки чая не найдется?

— Я надеялась, вы ненадолго.

— Чего-то она много болтает, а? — спросил Уоткинс, рывшийся в книжном шкафу.

У него был высокий визгливый голос, напомнивший Роуз мерзкий скрежет ножа по стеклу.

— Нечего, нечего, — примирительно сказал Сэндлвуд. — Не будем ссориться. Ты лучше пойди наверх и проверь там все по-быстрому, а мы тут пока с юной леди кой о чем поболтаем.

Уоткинс фыркнул и вышел. Роуз слышала, как он поднимается по лестнице.

— Что он собирается делать? — возмутилась она. — Перерыть весь дом? С чего вдруг? Так нельзя. Где ваш ордер?

Роуз направилась было вслед за Уоткинсом, как вдруг лысый схватил ее за плечо — ей показалось, что она попала в железные тиски, — стало очень больно, а потом рука словно онемела.

— А-а! — завопила она. — Отпустите!

Сэндлвуд и не подумал ослабить хватку, вместо этого без лишних церемоний швырнул ее на ближайший стул.

— Присядь-ка, девочка, — процедил он, сжав зубы. — И говори только тогда, когда я тебя о чем-то спрашиваю.

Роуз поразилась тому, что все это он проделал абсолютно невозмутимо: на лице не дрогнул ни один мускул и он не сделал ни единого лишнего движения. Она нервно поправила очки:

— Кто вы? Вы не из полиции. Вы…

Он ударил не сильно, но этого хватило, чтобы у Роуз перехватило дыхание. А она даже не успела заметить, как он размахнулся.

— Заткнись! — Сэндлвуд нацелил на нее заскорузлый палец. — Просто заткни фонтан, а не то я позову инспектора Уоткинса, и ты узнаешь, что такое настоящая боль. Уоткинс любит кого-нибудь помучить, нравится ему это дело. А я просто исполняю свою работу.

Роуз отлично его поняла. Рука у нее страшно болела, щека горела от удара. Она разрыдалась.

— И вот этого тоже не надо, нечего сырость разводить. Со мной такой номер не пройдет.