Так он ковылял с полчаса. На примотанных елочных лапах, опираясь на две палки-ветки, отдаленно в принципе использования напоминавшие лыжные. Сначала пробовал считать шаги, потом просто начал громко произносить вслух – раз-миссисипи-два-миссисипи-итакдалее, – успокаивало. Окаянный лес – экая дрянь, – нипочем не желал даже и не заканчиваться, но хотя бы редеть. Кругом стояли нагло все те же елки, меж них торчали те же палки, то бишь, остатки каких-то кустов, унылая одинокая птица была та же самая, по крайней мере, кричала, в той же тональности и так же пронзительно. Но Леонтий точно не шел по кругу – елки вдруг полого устремились вниз, так что сделались видны будто бы порывистыми волнами их коротенькие макушки, – наверное, с вершины холма, холмика, или всего лишь кочки, – однако Леонтию пришла в голову, как ему невесть с чего показалось, блистательная, прегениальнейшая идея. Именно: воспользоваться своим мужественным мягким местом, как средством передвижения с горы. Несколько лапчатых веток для надежности вместо саночек и ура-вперед! Подумано-сделано, это было действительным облегчением, поскольку сил пробираться сквозь практически непроходимую лесную природу у Леонтия уже почти не оставалось. Вернее, это было БЫ действительным облегчением, если бы было так, как Леонтий представлял свою затею себе. Если бы! Никогда не пробовали, пардон, на заднице проехаться по заснеженному лесу с горки вниз? Не пробовали? И не надо. Упаси Господь. Потому что ехал, – если можно так выразиться, – Леонтий, обдирая седалище и загребая ногами снежную жесткую взвесь, только до первого столба, иначе, до первого препятствия – перекрученного, вывороченного, выморочного обломка бревна, может быть и елки, не важно, лежавшего аккурат поперек его дороги. Ушибся он пребольно, не говоря уже о том, что перевернулся кувырком, подмяв плечо, и дальше летел кубарем, стремительно и слепо, стараясь единственно сберечь голову, кое-как, на лету укутав в отворот дубленки и обхватив темечко руками, бим-бом-бурашка, бом-бом! Потому как встреченное им бревно, гнилое и разлетевшееся следом в труху, оказалось отнюдь не единственным, и вообще деревьев на пути стояло множество. Боль была ослепительная, Леонтий уже точно знал, что переломал себе все на свете, что он безнадежный калека, которому выйдет только ползти ползком на манер Мересьева, но вот в герои-летчики он никак не годился, нет, и вообще, что же это такое? Что же это такое делается, господа хорошие, с честными и мирными людьми! Сатана бы побрал этого майора Серегу! Или желтая машина, или шиншилловая баба! Все равно, только бы оставили меня в покое! Чтоо я ваам сдеела-а-ал??!

Полет и беспомощное верчение вокруг продольной оси внезапно кончились. Леонтий долетел-таки до самого низу и там растянулся в рост, раскровенил еще ко всем прелестям жизни верхнюю губу и обжег щеку о наждачно-лютый ледяной покров. Холод от земли шел адский, интересно, зачем в аду топить, безумной бешеной мыслью промелькнуло в его мозгу, куда эффективнее этак-то грешников, мордой да в сугробы – сугроб от слова «гроб», вот уж действительно. Но он споро вскочил на ноги, сам не понимая как, лишь бы избавиться от убийственного хлада, тогда только осознал, что стоит на более-менее твердой земле, и что вообще стоит, сам, и что не разбит вдребезги, и вообще не убит, не ранен, ничегошеньки у него не сломано, хотя расшибся он сильно. От стиляжьих брючек – голые лохмотья, сквозь блинообразную дыру на колене просвечивает кроваво-синяя набухшая квашня, но кости-то целы, а мясо заживет, надо протереть снежком – ой, нет, дурень вялый! ЫЫЫ! Лучше не надо, пусть будет, как есть. Добраться до ближайшего травмопункта, где лечат те, кому положено и кто умеет.

Он вроде бы вышел к какой-то прогалине, или к проплешине в бесконечном лесном снегу, и не вышел – выкатился, елки выплюнули его на опушку, как чужеродную гадость. И правильно, и хорошо, на полянке оно сподручней. Сейчас отдышаться, и на соседний холм. А что делать? Кругом одни холмы и елки. Зато он учен опытом, больше на попе ни-ни, соорудить себе новые снегоступы, полчаса блужданий не прошли же даром? Как раз в подножии соседнего холма виднеется отверстие. Землянка или зимовье? А может и пещера. Сталактитовая. Сталагмитовая. Сокровища Али-бабы. Клад Полуботков. Какая пещера? Спятил совсем. Но если и вправду землянка, то хорошо. Может, не землянка вовсе, а старый сарай. Приткнулся тут, заброшенный, дверь настежь или нет ее совсем. А внутри – лопаты, грабли, железные всяческие чудеса, это, по меньшей мере, спасение. Будто колодезная вода в пресловутых Каракумах. Сперва нужно было посмотреть. Чтобы убедиться. Все равно, как ни смотри, присутствовало в облике этой земной дыры нечто… нечто рукотворное. Вытоптанная черная площадка вокруг и густо набросанные острые обломки то ли пней, то ли осколки древесных стволов, словно некий леший аккуратно щипал щепу, в общем, природе не сотворить такое, да и отверстие, наверное, входное, без нависших корней, без натуральной кособокости, неестественно правильное, хотя, как и все в этом лесу, безнадежно корявое. Точно, что землянка. Блеснул косой луч солнца, Леонтий сделал еще один шаг прямо, в землянке мелькнула какая-то тень. Неужели, обитаема? Пьянчужка бомжик, нелегальный эмигрант, беглый зэк, все равно, это ведь люди. А где люди, там тепло, там чай, там запасные штаны, хоть какие, там главное, в его случае, – информация о местоположении. Если запредельно повезет, то и телефон, полцарства за телефон! В обмен на кредитки, на наличные, на швейцарские престижные часы. Для хороших людей ничего не жалко, лишь бы они были, лишь бы они нашлись, эти самые люди – все ж таки не звери, не съедят.

– Лю-юди! Лю-ю-ди! – возопил, что было мочи – а ее вдруг оказалось много, – Леонтий. И побежал, неловко, спотыкаясь, заплетая ногами на каждом шагу. Но именно из «крайних» сил побежал к чудотворной землянке.

Вам когда-нибудь приходилось, уважаемый читатель, нестись в буквальном смысле сломя голову, на велосипеде по совершенно пустой окраинной улице, может даже счастливо горланя во все легкие модную песню, допустим «яблони на снегу», и так до ближайшего абсолютно свободного нерегулируемого перекрестка? Наверняка, хоть раз в жизни, а доводилось. С тем лишь допущением, что на свободный нерегулируемый перекресток вдруг из-за угла вырулил бы многотонный грузовик на безнадежно полном ходу – тормозной путь метров этак сто, да еще успеть сообразить о придурке на велике. Вот это вам доводилось вряд ли, иначе бы автор сейчас обращался к кому-нибудь другому, физически живому, естественно. Но представить-то возможно, так сказать, всю печальную суть ситуации. При оптимальной удаче вы навернетесь с велосипеда, набок, через покореженную раму, через сломанную руку, где-то возле гигантских колес, возблагодарив силы небесные, что удалось – не затормозить, конечно, но хотя бы уцелеть. Все равно ощущение – будто бы вы долбанулись внезапно о глухую стену и сами оглохли на миг, даже и неслыханный доселе мат, мат-шедевр, из уст перепуганного водителя – «чуть не обхезался, мать твою перемать, ах ты…!!!», как-то слабо приводит вас в чувство. Разве если разгневанный дальнобойщик сообразит врезать вам по уху, тогда да, чувства вернутся быстро. И вы поймете главное – ничего еще не кончилось, все очень скверно, самое плохое хоть и не произошло, но худшее весьма вероятно впереди. Потому что – сам виноват, надо было смотреть, а потом уже ехать. Петь вам, во все горло или как еще, совершенно расхочется, оно и понятно.