В начале 1942 года руководство военной разведки ставит перед резидентом Дженом (под этим псевдонимом Ян Черняк работал в Англии) задачу изучить и завербовать крупного ученого физика из Кавендишской лаборатории Кембриджа Алана Нанн Мэя. Он был доктором физики, секретарем бристольского, а позднее кембриджского отделения Национального исполкома ассоциации научных работников Великобритании, имел большой авторитет в научных кругах, участвовал в британской ядерной программе «Тьюб Эллойз».

Установив контакт с ученым, Ян Петрович сумел убедить Мэя, который симпатизировал коммунистическим идеям, в необходимости сотрудничества с СССР. С тех пор в совершенно секретных документах советской военной разведки Мэй проходил под псевдонимом Алек, и от него поступала документальная информация об английских разработках по проблеме урана. До конца года от Алека поступило 130 страниц уникальной информации об установках по отделению изотопов урана, принципах получения плутония и даже чертежи «уранового котла». В январе 1943 года Мэй был переведен в Канаду, где продолжались секретные разработки. На последней встрече Алек и Джен отработали линию поведения ученого и направление сбора секретных сведений, обусловили способы восстановления связи.

Продолжил работу над атомным проектом Ян Петрович и после войны. Но эта часть его биографии окутана еще большей завесой секретности. По одним сведениям, нелегал Джен выехал в Канаду уже в качестве военного разведчика, работающего под посольским прикрытием, когда еще не высохли чернила на акте о капитуляции Германии. Но не исключено, что он мог остаться в Европе, где сам или через своего связника снова встречался с Мэем.

Так или иначе, но в период между январем и сентябрем 1945 года в Москву от Черняка вновь стала поступать информация о «манхэттенском проекте». Это был перечень научно-исследовательских объектов США и Канады, занимающихся атомной проблематикой, доклад Ферми о ходе работ по созданию атомной бомбы, типы изотопов урана, которые использовались в бомбах, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки, ежесуточная производительность этого материала на заводе в Клинтоне и даже натуральный образец урана-235, — 162 миллиграмма в виде окиси на платиновой фольге.

Работа Яна Черняка, которому в тот год исполнилось только 36 лет, имела прекрасную перспективу. Но…

В начале сентября 1945 года из канадской резидентуры военной разведки сбежал, прихватив с собой шифры и радиограммы, и попросил политического убежища лейтенант Игорь Гузенко. Конечно, предатель не знал агентуру Яна Черняка лично. Но в одной из шифровок указывалось, что агент советской разведки, работающий под псевдонимом Алек, передал информацию чрезвычайной важности об «атомном проекте». Все силы американской, английской и канадской спецслужб были брошены на то, чтобы установить, найти и арестовать этого агента. В конце концов расследование привело западных контрразведчиков к Алану Мэю. Уже 4 марта 1946 года Мэй был арестован в Англии, в мае того же года осужден на 10 лет тюремного заключения, но отсидел только шесть. Столь мягкий приговор обусловлен тем, что Мэй так и не признал себя виновным, а контрразведка так и не смогла установить, кому, где и при каких обстоятельствах он передал секретные сведения.

В связи с предательством Гузенко Центр принял меры для вывода в Советский Союз Яна Черняка. Одни утверждают, что его вывезли в Севастополь на советском военном корабле, который в тот момент находился в Америке с визитом доброй воли. В ходе операции по выводу разведчика его будто бы даже переодели в форму краснофлотца в одном из гостиничных номеров и под видом судового радиста вместе с двумя членами команды он, распевая русские песни, взошел по трапу на корабль. А потом были несколько дней пути, когда ему в целях безопасности не разрешалось сходить на берег и даже прогуливаться по палубе во время заходов корабля в иностранные порты. Потом весь экипаж корабля даже писал расписки о неразглашении ставших им известных секретных сведений в отношении нелегального моряка-радиста.

По другой версии Яна Петровича без особых трудов доставили в Москву из послевоенной Европы. Впрочем, это не имеет особого значения. Главное в том, что Сталин был страшно разгневан предательством и последующим провалом всей военной резидентуры в Канаде, арестом почти двух десятков наших агентов и международным скандалом по этому поводу. Был отозван на родину и арестован резидент полковник Николай Заботин, его жена и сын. Нависла угроза и над Яном Черняком. К счастью, и на сей раз все обошлось. О каких-либо наградах, тем паче о присвоении ему офицерского звания даже не заикались. В армии до сих пор ходит грустная шутка: «Если не наказали, значит, похвалили». И все же коллеги выхлопотали для бывшего военного разведчика не бог весть какую должность переводчика в ТАСС, приглашали в свое ведомство для чтения лекций по агентурной работе, да еще помогли получить однокомнатную квартиру. В ней и прожил Ян Петрович до конца своих дней на пенсию вольнонаемного сотрудника ГРУ вместе с женой Тамарой — врачом одной из московских больниц. Вместе они прожили почти полвека, но детей у них не было.

С тех пор в память об уникальном разведчике остались лишь несколько фотографий (Ян Петрович не любил фотографироваться) да небольшой могильный памятник на Преображенском кладбище Москвы.

— Когда же будут рассекречены материалы о жизни героя-разведчика? — поинтересовался я у одного из высокопоставленных сотрудников ГРУ.

— Наверное, никогда, — с некоторой грустью ответил мой собеседник. — Разведка, а военная особенно, не любит, когда о ней говорят даже шепотом…

Контрразведывательный подтекст нашумевшего фильма

У войны не женское лицо. И уж тем более не детское. Но именно дети стали героями киноленты режиссера Александра Атанесяна по повести Владимира Кунина «Сволочи», премьера которой с водкой и салом (а для гурманов — с шампанским и тартинками), солдатами в форме образца 1943 года и даже фронтовым грузовиком-полуторкой состоялась в Москве.

Сюжет прост. Освобожденный из сталинской тюрьмы спортсмен-альпинист по заданию НКВД готовит в секретном высокогорном лагере, откуда не сбежать и где не спрятаться, диверсантов-убийц, набранных по тюрьмам из числа отъявленных головорезов нежного возраста— 10–14 лет. Дивный детский мат на фоне не менее дивных заснеженных гор, паханы и шестерки, кровавые разборки, в том числе со смертельным исходом, в общем, нормальный уркаганский быт на зоне, помноженный на детскую ярость, ненависть, цинизм и неутолимую злобу. От настоящих зеков этих малолеток отличает лишь то, что вместо заточек у них в руках настоящее оружие — десантные ножи, тротиловые шашки, винтовки и автоматы. И владеют они этими орудиями убийств с точностью и надежностью хорошо отлаженного механизма. Так что пока их взрослые наставники рефлексируют по поводу того, что нельзя обрекать на смерть детей, даже отпетых негодяев, даже во время войны и даже во имя великой цели, эти самые малолетние отморозки ни в грош не ставят старших. Они хамят, огрызаются, даже угрожают, а при случае запросто могут и «урыть» любого. Когда же дело доходит до уничтожения фашистской базы, то взрывают ее малолетние бандюки не во имя долга и победы над страшным врагом, а по закону воровского общага — зуб за зуб — чтобы отомстить за своих убитых корешков.