Если принять главное допущение теории Хаями, существование и действие высшей силы и технологии, тогда вся теория кажется обоснованной и законченной, словно ты захлопнул за собой незримую плазменную дверцу шарообразного АТОМа. Потому мы доверяли этой теории чуть больше (или же не доверяли чуть меньше), нежели теории музея и прочим мозговым хитросплетениям. В гуще наших терний, от месяца к месяцу, из года в год все реальнее и плотнее, так что ее уже не прорезать ни садовыми ножницами, ни циркулярной пилой, жажда объяснения возрастала до фанатичного волчьего аппетита пятой фазы. Теория Неопознанных Ходячих Объектов сполна утоляла нашу жажду. Хроносферы представали тогда Лейбницевыми перспективными различиями, взглядами из разных иллюминаторов.

— Хочется внимания, — сказала Анна. — Большого невидимого дяди, божественной машины марки «Папа».

— А им окажется плохо выбритый марсианский биолог в неряшливом лабораторном халате, склонившийся над нами, крысами, — подхватил Борис.

На вокзале Гриндельвальда, который мы обыскивали с пистолетами наготове, походя на вооруженных подопытных зверей или фиктивных капитанов божественных самолетов, наблюдались только безопасные окаменелости. Никакого мусорного кассибера. В смерти мадам Дену, возможно, была повинна ошибка юстировки, как и в самоубийстве Сильвана, что позволило ему выпрыгнуть из ЦЕРНовской башни. С тех пор заработала адаптация к среде. Стеклянные шары детектора Супер-Камиоканде, сверхчистые воды которого Хаями, видимо, слишком долго бороздил на надувной лодке, вдохновили его на таинственную и диковинную логическую модель, заявил тогда на острове Руссо физик Лагранж, выразив, пожалуй, мнение большинства ЦЕРНистов. Хаями невозмутимо выслушал остроты и возражения коллег. Сколько я его помню, он появлялся всегда в одном и том же, отчасти детском наряде — белые кеды, бирюзовые штаны и полосатая рубашка с короткими рукавами, из нагрудного кармана которой он еще на первой конференции достал плоскую коробочку размером с блокнот. Ни один из ЦЕРНистов не мог объяснить, почему не работает калькулятор на солнечных батарейках.

— А с кардиостимулятором Мендекера все в порядке, — по секрету рассказал мне Борис, когда я в Интерлакене еще сомневался, оправдан ли гриндельвальдовский крюк.

Как знать, быть может, начальник по частицам жив только потому, что прибор запрятан глубоко внутри тела (ни у кого из нас не было охоты проделать аналогичный опыт с маленькими батарейками для часов). Подобные противоречия укрепляли теорию АТОМного разума, присутствие великого игрока в бисер. Но почему над нами не ставят никаких экспериментов, позволяя годами блуждать по стоп-кадру, — вот в чем неразрешимый вопрос. Я задаю его уже в сотый раз, и теперь для разнообразия вслух.

— Потому что именно в этом эксперимент, видимо, и состоит, — почти хором отвечают Анна с Борисом.

Мы не знаем, что делать дальше. Дойдя до восточного конца деревни, устало падаем на пластиковые стулья закусочной, откидываемся назад, и каменная стена Веттерхорна, за подножье которой цепляется отчаянный сосновый стланец, уносит нас в уютный и сомнительный, подвластный нам имперфект. Пистолеты на оранжевой скатерти делают из нас телохранителей, посаженных для устрашения перед комнатой босса.

— Ого! «Кар МК9», — уважительно говорит Анна, в то время как я не имею ни малейшего представления, как назвать их элегантные серые стволы парного дизайна. Экспериментатор, должно быть, припишет нам абсурдную склонность к насилию, отметив также наш страх, но и растущее доверие друг к другу, поскольку три неопознанных ходячих объекта уселись вокруг стола, как игроки в покер с непредсказуемым финалом, ведь мы можем запросто перестрелять друг друга. Наверное, в его журнал наблюдений будут занесены мысли за фасадом угловатого лба Бориса, капельки пота на загорелом веснушчатом лице Анны, влажные пятна у нее под мышками, вызывающие у меня беспомощную эрекцию, над чем издевательски посмеиваются марсианские лаборанты на наблюдательном пункте АТОМов. Абсурдность идеи, что именно мы, семьдесят случайных посетителей ДЕЛФИ, избраны для эксперимента, потребовавшего остановки тысяч городов и миллиона людей, не может, по моему мнению, скрасить даже гипотеза еще отважнее, будто бесчисленные другие группы людей топчутся в бесчисленных других копиях мира, где мы являем собой не более чем неподвижную толпу туристов, приклеенных к Пункту № 8. Мне в таком случае ближе иная безумная выдумка, будто опыт планировался надо всеми и повсюду в одном-единственном мире, однако ДЕЛФИ, чьи в высшей степени импозантные технические компоненты с их не вполне кошерными свойствами случайно вступили в реакцию с инопланетной технологией, снабдил нас иммунитетом, облачив в электромагнитно-релятивистские микроквантовые телогрейки против бурь времени, производство которых не было изначально предусмотрено, но оправдало себя и ожидало теперь патента.

Почему вообще ДЕЛФИ и именно Пункт № 8? Борис и Анна могли только повторить аргументацию Хаями. Цивилизация, щедро раздавшая нам свои прозрачные будки-космолеты, в поисках технологического родства и высших достижений человеческого инженерного искусства наткнулась на тысячетонный трехэтажный агрегат, притом случайным образом именно в момент нашего посещения, 14 августа нулевого года. У меня так и крутится на языке вопрос, какие такие ценные плоды они вдвоем принесли для цивилизации АТОМов за пятилетнюю жизнь лабораторных крыс — в качестве пригодных для спаривания, желающих спаривания и, разумеется, непрерывно и самым мерзким образом (но без приплода) спаривающихся особей. Но мы — не инквизиторы. На обследование области Гриндельвальда мы отводим два дня. Я реквизирую панированный шницель у курчавого посетителя, сидящего напротив в тени зонта. Анна пьет минералку его спутницы, и вода радостно пузырится, просыпаясь в руках Анны из пятилетней комы. РЫВОК — самый сильный аргумент для теории Хаями, потому что на третьей и последней конференции, куда я не явился, японец его предсказал.

Нарушена флотильная коммуникация. Поэтому все усилия требуется направить на собственную внешнюю оболочку, творение неведомого нам гения. Не надо никаких бессмысленных ночных марш-бросков на восток. Никаких организованных махинаций на заводах и фабриках в надежде запустить хоть что-нибудь или какую-нибудь часть чего-нибудь, поскольку все подобные махинации были и будут безуспешны. Если высший разум позволил нам вопреки всякой физической логике и вероятности гулять по земле, как по новоявленному саду камней, это еще не значит, что нам все козыри в руки. В идеале надо стремиться к коммуникации, к фокусировке сигнала. И ученый не может предложить нам ничего лучшего, чем поиски индивидуального пути, чем попытки разговора, медитации. Ни разу, уверяют Борис и Анна, Хаями не был таким открытым и воодушевленным, как на третьей и последней, абсолютно катастрофической островной конференции (даже Шпербер на нее не пожаловал). Хаями объявил, что через один или два года его усилия принесут плоды. И что за фрукт это будет, гниющие яблоки гравитации, что ли, насмешливо спросил один из ЦЕРНистов, на что японец, пожав плечами, заявил, что результат увидит каждый, кто умеет считать До трех.

— Трех яблок? — выкрикнул Хэрриет.