Борис уснул быстро. Намного быстрее, чем япредполагала. Без лишних эмоций, без тех действий, которые называютсяисполнением супружеского долга. Не спалось только мне. Я лежала поджав под себяноги, смотрела в окно и чувствовала, как бешено колотится сердце. Когда япыталась закрыть глаза, то тут же представляла убитую Маринку… Потом япредставляла себя, крадущей деньги, переполох, который последует вслед за этим.Мне заламывают руки, надевают наручники, усаживают в милицейский «воронок» иувозят туда, где я еще никогда не была и где очень боюсь побывать. Я смотрю намир через решетку, плачу и кусаю губы до крови… В памяти всплывает страшныйдень рождения… Убитые люди, и мы… случайно оставшиеся в живых. Я начинаюбояться собственных мыслей, не хочу об этом думать, но у меня не получается.Спящий муж улыбается во сне и пытается положить на меня руку, изображая что-товроде объятий. Но я не даю ему этого сделать, потому что не чувствую ничего,кроме раздражения. Когда он кладет на меня свою руку, мне всегда кажется, чтоон хочет ее на меня наложить… Наложить ее на мое тело, на мою душу, на моесознание, на всю мою жизнь. Чтобы я почувствовала боль и начала задыхаться…

– Нинок, ты меня любишь? – ни с тогони с сего спросил он прямо во сне, не просыпаясь.

– Любишь.

– Сильно любишь?

– Нормально люблю.

– Ты так отвечаешь, будто я спрашиваю,какой хлеб ты предпочитаешь – черный или белый.

– Как спрашиваешь, так и отвечаю.

– А ты чего не спишь?

– Сплю.

– Тогда спокойной ночи.

– Спокойной ночи. Скоро уже светатьначнет.

Борис повернулся на другой бок и громкозахрапел. Я встала, уселась на подоконник, смотрела в окно и боролась стошнотой, которая была результатом невообразимого нервного срыва и хроническогонедосыпа. Мутная одурь давила на мозг. В домах напротив зажигались окна, япредставляла, как собираются на работу незнакомые люди, и остро чувствоваласвое одиночество. Я посмотрела на спящего мужа. После того что произошло, междунами появился барьер, который вряд ли удастся сломать.

Я вышла из комнаты. На кухне горел свет.Маринка пила крепкий кофе и курила сигарету за сигаретой. Выглядела она ужасно.

– Марина, ты не ложилась еще?

Сестра замотала головой:

– На том свете высплюсь. Скоро так будуспать, что даже если кто и захочет меня разбудить, то уже не сможет этогосделать. Извини. Это черный юмор.

– Мне надоел твой черный юмор.

– Я же тебе сказала «извини». Ты тожевыглядишь паршиво. Ты-то спала?

– Пыталась, но у меня ничего неполучилось. Не смогла.

– А Борис?

– А что ему? Дрыхнет как убитый. –При слове «убитый» я слегка смутилась и быстро спросила: – А ты что, всю ночькофе пила?

– Пила.

– Так же сердце посадить можно.

– Да Бог с ним, с сердцем… У меня уже всена свете посажено. И сердце, и душа – все…

Заметив у дверей сумку с вещами, я удивилась:

– Что это?

– Моя сумка.

– А зачем ты ее в коридоре поставила?Чтобы все спотыкались?

– Она тебе мешает?

– Очень.

– Не переживай. Скоро уберу. Сейчас надорожку еще пару минут посижу и буду собираться.

– Куда?

– Домой. В Питер. Я позвонила. Самолеты сдевяти утра летают. Билеты – свободно. Цены нынче кусаются, не всем по карману.А мне можно и шикануть, в дальнейшем, может, и не придется.

– Чего ты вдруг собралась?

– Хорошего понемножку. Погостила, ихватит. Я ведь и в самом деле попрощаться приехала. Извини, если что не так. Тывсегда была хорошей сестрой. Можно сказать, самой лучшей сестрой на свете. Недержи на меня зла. – Марина высоко подняла голову и постаралась выдавитьиз себя улыбку, но то, что у нее получилось, напоминало нервный тик.

– Ты хочешь сказать, что я тебя больше неувижу?

Борис, вероятно, почувствовал мое отсутствие,проснулся и пришел на кухню. Откровенно зевнув, он потер заспанные глаза ипосмотрел на часы:

– Уже утро, что ли?

– Утро, – в один голос ответилимы. – Семь часов.

– А вы еще не ложились? Ну вы даете… Асумка в коридоре? Вы куда-то собрались?

– Это я собралась. – Маринкапосмотрела на часы.

– Куда? – не сразу понял Борис.

– Домой. В Питер.

– Так тебе же нельзя домой… Тебя же убьютсразу…

– А у меня выбора нет. Какая разница, гдеменя убьют, здесь или в Питере. Лучше сдыхать на родной земле, в родных стенах.

Борис опустил глаза и стал нервно топтаться наместе, как нашкодивший школьник.

– Маринка, ну что ты говоришь,ей-Богу! – пробормотал он.

– Я сама свою жизнь загубила. Обижатьсяне на кого. Если только на саму себя. Так что, ребята, я на вас зла не держу.Сама в это дерьмо влезла, сама должна и расхлебывать. По-другому просто никак.

– Я сегодня же постараюсь сделать всевозможное, чтобы побыстрее деньги для тебя выдернуть. Приложу всеусилия, – решительно сказал Борис.

– Ничего не надо прикладывать. Ужеслишком поздно. Поеду я. Вы на меня зла не держите. Простите, если что не так.Вы оба очень хорошие, и я вас очень люблю. Любите друг друга и живите дружно.Не ссорьтесь по мелочам, у вас целая жизнь впереди. Борис, береги Нинку. Она утебя просто золото. Редкая женщина. Такую еще поискать надо. Нина, не судиБориса строго за то, что он загулял. Он же мужик. Ищи причину его неверности нев нем, а в себе и постарайся ее искоренить. Уверена, у вас будет все хорошо. Влюбой семье бывает раздор, от этого никуда не денешься. Милые бранятся, толькотешатся. Нужно уметь друг друга прощать. На то она и семья. Если решили житьвместе, то просто обязаны уступать. Ладно, братцы-кролики. Мне пора. С вамихорошо, но дома лучше.

Маринка всхлипнула и направилась к двери. Ябросилась следом и в самый последний момент успела преградить ей дорогу.

– Ты никуда не поедешь. Пока побудешь уменя.

– Я что-то не пойму, кто у нас старшаясестра, а кто младшая. Кто кого должен слушать?!