Жанна-Антуанетта, судя по ее виду, близка к обмороку, в лице ни кровинки, глаза настолько трагически расширены, что не уверен, что видит что-то еще кроме моей спины.

– Маркиза, – сказал я с сочувствием, – на вас лица нет, а это недопустимо, ибо вы и есть оно самое империи!.. Присядьте вот здесь, ишь кресел наставили… Высшие чины покурить сюда выходили?.. Видите, вон там дверь распахнута?.. Хотя нет, ее вообще там и не было. Проверю, что там не так красиво лежит, как мы любим, и вернусь.

Она взглянула на меня с благодарностью.

– Спасибо, – ответила совсем бесцветным голосом, явно из последних сил, – ваше величество. Я переоценила себя, простите!

Я отмахнулся:

– Пустяки. Вы рассчитывали, что буду вести себя по-императорски, а я вот не жду, когда мне подадут прямо к трону… В этом неустроенном мире многое приходится делать самому, чтобы оставаться человеком. Отдохните. И не волнуйтесь, здесь ни врагов, ни друзей.

Она все еще смотрела умоляюще, но я нажал на ее хрупкие плечики, она послушно опустилась в глубокое и просторное кресло, где даже Рокгаллер чувствовал бы себя вполне.

– Возвращайтесь быстрее, – проговорила она умоляюще в спину.

– Как только, – ответил я, – так сразу. Всегда мы уходим, когда над землею бушует весна…

Она спросила испуганно:

– Весна? Где весна?

– Везде, – ответил я твердо. – Таким так мы, и зимой март! В смысле, и вечная весна…

Пока пыталась понять императорские речи, что не для простых смертных, я быстро прошел ко входу в зал и чуть не споткнулся об проскользнувшего в дверь, не снижая скорости, Бобика. Я перешагнул порог этого командного центра, так его определил, где и остановился, осматриваясь с опаской и почтительным изумлением.

Мощь всего сооружения чувствуется, как не хорохорься, но я постоянно топорщу перья, чтобы это величие продвинутого мира не подавляло мою толстокожую натуру с тонкой чувствительной душой.

Капитанский мостик, размером с корт для тенниса, а на той стороне, как понимаю, на стене должен быть центральный экран. Сейчас его нет, тоже понятно, даже если и был включен, то за годы и годы, что не просто годы, а многие тысячи лет, любые запасы энергии иссякли, а то и сам экран разрушился пиксель за пикселем.

Самое важное место вроде бы вижу, прошел туда, сел в кресло и осторожно опустил ладони на гладкую поверхность стола. На сенсорную не похоже, сохранился миленький рисунок дерева, но что-то в самом дизайне помещения, расположении столов и различной аппаратуры, о назначении которой не пытаюсь даже догадываться, говорит достаточно ясно и даже громко, что это и есть центр управления процессами, даже если на скайбагере полная демократия. Бобик, исследовав помещение, подошел и сел рядом.

– Внимание, – сказал я громким голосом. – Проверка, проверка слуха!.. И связи. Как слышите?

В полнейшей тишине, что в самом деле тишина могилы, Бобик даже затаил дыхание, я прислушивался к каждому шороху и любому звуку, но это был громкий стук моего сердца, хриплое как у астматика дыхание и шум крови в ушах.

– Понятно, – сказал я. – Гибернация?.. Объявляю экстренную тревогу!.. Чрезвычайное положение!.. Враг не дремлет!.. Родина в опасности!.. Кто, если не мы?.. Все на защиту, всем миром на рытье окопов!.. Жукоглазые атакуют!

Бобик вздыбил шерсть и вдруг зарычал. Моя ладонь сама метнулась к рукояти меча. Бобик требовательно залаял.

Тишина оставалась мертвой, затем что-то изменилось в помещении. Я настороженно оглядывался, все остается таким же, однако мои фибры вздыбились то ли от страха, то ли от ощущения, что сейчас начинает происходить нечто такое, с чем еще не сталкивался.

Через минуту краем глаза заметил крохотный огонек в стене слева от меня, взбодрился. Конечно, никакой аккумулятор не продержит заряд столько, однако что-то могло разбудить аварийное включение, мой ли наглый голос, движения, мои императорские жесты, полные величия и мудрости…

– Смена караула! – сказал я властно, еще не веря, что в самом деле удалось что-то разбудить. – Прежний экипаж доблестно пал в неравной борьбе с коварным и злобным врагом… как мы предполагаем, всем будут выданы ордена посмертно и всех повысим в звании, а то и в титулах!.. Начинаем возрождать нашу великую империю, во имя счастья и процветания династии!

Огонек начал было гаснуть, я торопливо сказал громко:

– Я ваш новый админ!.. Старый ушел на повышение, теперь в правительстве прошлого созыва, а я здесь и сейчас!.. Мы все восстановим и апгрейдим!.. Что нужно?

На столешнице медленно проступил контур ладоней с растопыренными пальцами.

– Понял, – сказал я поспешно, – начинаем контакт!

В первый момент, когда опустил ладони, ничего не ощутил, затем от столешницы пошло тепло, охватившее всю ее поверхность, а в ладонях ощутилось покалывание.

– Есть контакт, – доложил я. – Поздравляю!

Еще через минуту на стене, что все-таки огромный экран, как и предполагал, начали появляться изображения. Очень слабые, словно со старых кинопленок, я подумал, что нужно как-то реагировать, принялся громко и подробно рассказывать, что вижу и как вижу.

Вслед за фотографиями пошли движущиеся картинки, я взыграл, все идет по восходящей, с учащенным сердцебиением взялся комментировать с жаром, рассказывал и пояснял, стараясь не отклоняться от точности, вряд ли программа поймет мой тончайший юмор или аллюзии.

В пальцы иногда покалывало сильнее, теплая поверхность стола трижды становилась совсем холодной, и у меня самого едва не замерзало сердце от мысли, что последний аккумулятор разряжается и все мои надежды с грохотом рухнут в шаге от долгожданного контакта.

– Ты уж держись, – сказал я умоляюще, – денег нет, но держись! Что нам еще остается? Когда катастрофа, мы все в одной лодке. Надо помогать друг другу. Я здесь с миссией помощи и восстановления…

Тепло от ладоней все чаще поднималось волнами до локтей, затем охватило плечи, наконец жар вошел под черепную коробку.

– Давай, – подбодрил я, – как видишь, я открыт к контактам на двусторонней основе, к взаимовыгодному обмену и признанию прав искусственного интеллекта!.. Исследуй, я ничего не прячу!.. У меня даже стыдных привычек нет, сейчас все можно и толерантно!

Жар иногда перетекал от одного виска к другому, картинки и сценки на экране замелькали чаще. Едва успевал комментировать и давать определения, хотя получались оценки, старался выдавать их такими, словно сам стал искусственным интеллектом, то есть бесстрастно и больше по внешним признакам, но иногда чувствовал, что требуется именно мое личное отношение, как там и что и как я воспринимаю.

Похоже, все это время изучались мои мозговые волны, несколько раз показывали одинаковые картинки, сперва я заподозрил сбой в работе, потом понял, что это проверочный тест, дам то же самое описание или что-то изменю, но память моя тут же отыскивала то, что уже сказал, и повторял тем же тоном и с теми же интонациями.