Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да чего тебе надо-то!?
– Знания, дорогуша. Только знания. Кому ты девок поставляешь?
– Я?! Да никогда…
Массимо не стал тратить время. Он просто заткнул старухе рот, подошел сзади, пощекотал ей шею ножом, а потом натянул седой пучок и одним движением срезал гулю чуть ли не под корень. И продемонстрировал бабке.
– Еще одна ложь – и с кожей срежу. Поняла?
И поняла, и испугалась уже по-настоящему. Сведения полились из мерзавки потоком.
Да, поставляет девиц в бордели. А что ж, коли они дуры? Грех не попользоваться.
За занавеской притихли в шоке, а старуха резала правду-матку. Одна девственница стоит два золотых, а если не девушка, то один золотой.
Жертвоприношения?
Нет-нет, с таким она не связывается! Никогда и ни за что!
Массимо опять не поверил. Старухе это стоило трех пальцев и угрозы заткнуть ей рот и заняться уже по-серьезному. И старая гадина раскололась окончательно.
Да, было и такое. Берут у нее иногда девственниц благородные тьеры. Кто?
Не знает она.
В расход ушли еще два пальца.
Знает-знает. Тьер Жорес, это точно. Однажды по ее просьбе за мужчиной проследили до дома, оказалось – он.
Массимо припомнил о ком идет речь и нахмурился. Как же, знаем такого, семья хорошая, богатая, родители очень приличные… и такое?!
Странно. Но причин не верить не было. Под пыткой бабка таки сломалась и выдавала сведения потоком.
Да, у нее покупали девственниц, и платили дорого. И она подозревала, для чего, но молчала. Кому ж охота раз двадцать случайно упасть на нож в глухом переулке?
Роман?
Да, приходил тут сопляк, выспрашивал чего не надо. Она и попросила племянника… да, это тот, который сегодня был у нее. Хороший мальчик, работает вышибалой в борделе.
Массимо пожал плечами, заткнул старой гадине рот, и принялся за расспросы парня. Этот оказался намного хлипче бабушки и поплыл после первого пальца.
Да, бабка не соврала. Романа убил именно он. Не ограбил, потому как не успел. Догадывался ли он о тетушкином промысле?
Не просто догадывался, он тьера Римейна и навел.
Римейна? Вот тут Массимо принялся уточнять, и вышло так, что наводку парень дал одному тьеру, а к тетке пришел совсем другой. Значит, их несколько?
Отлично.
Будет за кем последить. И с кем посчитаться – тоже. Внутри у Массимо при воспоминании о племяшке и о Романе так болело, что одной смерти ему казалось совершенно недостаточно для отмщения.
А тетку и ее племянника Массимо приговорил, не моргнув и глазом. Оглушил, увязал покрепче и задумался.
Потом сунул несколько поленьев в очаг, поправил занавеску так, чтобы пожар начался через пару минут после его ухода – и вышел через черный ход, захватив с собой ни в чем не повинную девчонку. Отправится к Шернатам, а там куда и пристроят. Хоть одной да повезло.
Массимо уносил с собой и нечто гораздо более ценное.
Два имени.
Тьер Жорес и тьер Римейн.
Он будет следить и за одним, и за вторым. И если кто-то из них замешан…
Массимо знал, что обагрит руки кровью. Но точно знал и то, что не пожалеет о своем решении. Месть бессмысленна? Месть разъедает душу? А что делать, если у человека не осталось ничего кроме мести?
Арден простит, а Ирион побрезгует.
Арнэ.
Род Карнавон.
Оставаться одной Алаис удавалось только в своей спальне – и то ненадолго. Постоянно врывались то служанки, то фрейлины, то являлся с докладом управляющий – больше всего девушке хотелось заколотить дверь гвоздями и никому не открывать. Но она продолжала делать хорошую мину при плохой игре.
Являлась к трапезе, наблюдала за приготовлениями к свадьбе, вежливо общалась с Таламиром, который явно наблюдал за невестой. Кажется, Алаис оказалась для него совершенно новой разновидностью человека – аристократка начитанная. Раньше его рассматривали как красивое животное, ради потешить плоть, и относились соответственно. Кто же разговаривает с постельной игрушкой? И о чем с ней можно разговаривать?
Потом, когда у Таламира открылись воинские таланты, с ним тем более разговаривали только о войне. Или о постели.
С Алаис же он разговаривал об организации свадьбы, о поместье, о том, как воспитывали аристократов – и получал вежливые (побудь тут невежливой) ответы. И определенно учился. Узнавал нечто новое…
Алаис тоже узнала кое-что новое о себе. И получилось это совершено случайно.
Она купалась перед сном. Поскольку таскать и греть воду, а также чистить и мыть ванну предстояло не ей, она решила купаться как привыкла – два раза в день.
Вечером она так же расслаблялась в горячей воде, когда со двора донеслось весьма немелодичное и громкое пение. Нажрался кто-то, вот душу и потянуло развернуться.
– Вы любите громко петь в душе? Ребята, кто любит громко петь в душе? – задумчиво спросила Алаис у гобелена.
Судя по звукам, которые донеслись со двора, петь, может, кто и любил, а вот слушать не очень.
– К счастью стремимся сквозь все испытанья…. - промурлыкала Алаис. И – закашлялась.
О, черт!
Раньше она петь не пыталась, как-то не до того было, а ведь Арден, в которого тут верят подкинул ей реальную плюшку. У Алаис Карнавон оказался потрясающий голос. Глубокое грудное контральто…
Класс!
В той жизни у нее было мецо-сопрано.
А диапазон?
Следующие несколько минут Алаис проделывала упражнения для связок, радуясь, что никого нет рядом. Вряд ли зрелище девчонки-альбиноса, которая лежит в здоровенной деревянной лоханке и старательно выпевает «ми», «ме», «ма», «мо», «му», добавило бы кому-то здоровья. Встать и петь во весь рост?
Можно. Но вылезать из воды не хотелось, слишком уж быстро она остывала, так что Алаис позволила себе маленькие вольности. Да и не на концерте…
Девушка набрала воздуха в грудь.
У каждого есть своя любимая песня. Некогда у Тани это было «Прекрасное далеко». Отличная песня, и диапазон широкий. Вот и попробуем распеться, хоть как.
Когда песня закончилась, Алаис поняла, что одна ее проблема точно будет решена.
Было и здесь сословие, которое считали чудаковатым. Для них были обыденными разгильдяйство, бродяжничество, иногда и случайные связи, они стояли вне сословий и гильдий, на них никто не заявлял права…
Менестрели.
А еще – их старались не задевать. Не в силу страха перед предками всемогущих СМИ и ток-шоу. Нет. Просто здесь менестрели считались слугами Мелионы. Дескать, однажды богиня устала после творения, присела на камушек и задумалась. И услышала песню. И так ей хорошо и душевно стало…