Было понятно, она неплохо разбирается в юридической терминологии. Что сказать в ответ, я не знал. Наступило молчание. Девушка махнула в сторону приятелей: «Это мои коллеги по газете. Мы приехали, чтобы наблюдать за тем, как идет процесс».

– Замечательно! – отозвался я.

– Посидите с нами немного?

Я извинился и сказал, что хотел бы поехать домой.

– Ну, естественно, – согласилась она. – Ваши книги давно вас не видели и по вам соскучились.

Она вновь перешла на «вы», но вот я переходить на «вы» не собирался.

– Конечно, соскучились. Я тоже по ним соскучился.

– А еще мы забыли Кербероса.

Я утвердительно кивнул.

– Да, и Любимую тоже!

Ей явно хотелось поговорить. Ну а мне все это надоело, я кивнул девушке и отправился восвояси. Свою развалюху я припарковал на одной из улочек рядом с прокуратурой. Не успел я дойти до машины, как рядом с моим отражением на лобовом стекле отразилась и моя журналистка. Она стояла за спиной. Я повернулся и увидел странное выражение на ее лице. То ли страдание, то ли неловкость, то ли еще какое другое сильное чувство терзало ее – я не понял. Мы оба молчали. Наконец я спросил, что ей нужно; неужели ей так любопытно знать, что сказал мне прокурор.

– Нет! – еле слышно проговорила она.

Меня осенило:

– Так ты историю о Мехмеде дослушать хочешь? Что же сразу не сказала?

Она утвердительно кивнула:

– Да, я хочу знать, что произошло с вашим братом. Что значит самая красивая в мире женщина? У вас есть ее фотография?

– Ну тогда прошу в машину, – сказал я. – Я продолжу рассказ. Но прежде мне нужно заехать к Хатидже-ханым, справиться о здоровье ее сына Мухаррема.

К моему удивлению, она не стала спорить, тут же побежала к своим приятелям, сказала им что-то и, схватив свою сумку, вернулась.

Когда мы доехали до Хатидже-ханым, девушке захотелось подождать меня в машине. Однако в сад вышла сама хозяйка, увидела мою спутницу и сказала, что без айрана никуда нас не отпустит. Возражать ей было совершенно невозможно.

На удивление, в этот раз дома был и муж Хатидже-ханым, который обычно в это время дня сидел в кофейне. Этот человек никогда в своей жизни не работал, скажем так, по-настоящему: на стройке или клерком в конторе. Тем не менее у него были свои обязанности: он собирал хворост в лесу, ухаживал за курятником, кормил птиц, собирал яйца, следил за собственными посадками в саду – короче говоря, отвечал за хозяйство и пропитание. Иногда он нанимался в дома стамбульцев ухаживать за садом, а в помощь на подрезку деревьев брал с собой сына Мухаррема. Он был улыбчивым человеком с ясным лицом, весь в своего отца, тоже Мухаррема, переселенца из Болгарии. Год назад старик тихо скончался от старости и был похоронен на деревенском кладбище. Внука назвали в честь деда. Помимо старшего Мухаррема, в семье было еще двое детей – девочка и мальчик. В отличие от своего брата, они родились совершенно нормальными.

За питьем айрана, приготовленного Хатидже-ханым, – а был он совершенно особенным, – мы узнали, что нашими молитвами Мухаррему сегодня намного лучше. Лекарство помогло, температура спала. Правда, он по-прежнему был очень слаб, лежал в поту, но уже пришел в сознание. Увидев рядом со мной незнакомую девушку, он страшно заволновался, попытался сесть, однако я остановил его. Парень был стеснительный, перед нами ему было неловко, он заливался краской. Голос у него совершенно сел, раздавался только сип. Я прислушался и, наконец, понял: он произносит «Как там Кырбаш?».

– Все хорошо, – ответил я. – По тебе соскучился.

Так как у Мухаррема были от рождения проблемы с речью, то Кербероса он называл «Кырбаш». С первого дня знакомства он крепко подружился с моим псом, и когда он приходил ко мне на занятия, то подолгу возился с ним в саду. Они играли в такие безумные игры, что у тех, кто видел Мухаррема вдвоем с огромной собакой, замирало дыхание. Иногда Керберос (то есть Кырбаш) мягко сжимал огромными челюстями его руку и подолгу не отпускал. Если бы Керберос чуть сильнее сжал челюсти, то от руки бы ничего не осталось. Однако пес так осторожно сжимал руку, что ни разу не поранил ее. В общем, поражало то, как внимательно оба относились друг к другу.

Дорога проходила по возвышенности, откуда открывался великолепный вид на Черное море. На самой верхней точке я остановил машину, чтобы показать девушке вечернее солнце, которое отражалось в черноморской воде – самом прекрасном зеркале на свете. На небе не было ни облачка, погода стояла такой ясной, что, казалось, можно было разглядеть вдали очертания болгарского берега.

Я часто приезжал на это место, чтобы наблюдать за состоянием Черного моря, которое меняло свое обличье, словно живой человек. Иногда море гневалось, с нескончаемой энергией бросалось на прибрежные скалы; иногда кокетливо облизывало береговую линию, а очень редко оставалось недвижным, словно озеро. Я научился познавать Черное море, словно героя какой-нибудь книги, с помощью перемен в его настроении: минут гнева или беспомощности, томлений или надежд. Бескрайний вид, ровный, как зеркальная гладь, полностью захватил меня, но вот наша рациональная девочка была далека от подобных переживаний. Она спросила, почему Мухаррем так странно выглядит.

– Все просто, – объяснил я. – Он ненормальный. Но у него доброе жалостливое сердце. Иногда он мне кажется самым нежным человеком в деревне.

– А похожи ли на Мухаррема его брат и сестра?

– Нет, – ответил я. – Зухаль нормальная, Эрджан тоже. С обоими все в порядке.

– Ну а с этим что стряслось?

– Брак между родственниками. Парень родился в результате изнасилования. Хатидже изнасиловал ее дядя по материнской линии. Муж Хатидже усыновил ребенка и даже дал ему имя своего отца. В деревне все об этом знают, но никто об этом не говорит. Короче говоря, Мухаррем – это своего рода Смердяков.

– Кто-кто?

– Смердяков.

– А это еще кто такой? Тоже герой романа?

– Да.

– Стоит вам только открыть рот, как непременно какой-нибудь герой романа вспоминается.

– Для меня вся жизнь – роман, а люди – его герои.

– В таком случае я вынуждена признать вашу правоту.

По ее тону было ясно, что сказала она это с большой неохотой.

– Вы оказались правы насчет Светланы, – вздохнула она. – Выдуманные вами истории становятся правдой.

– Я тебе об этом сто раз говорил, а ты все не верила. Ты мне напоминаешь неуемную ученую даму.

Она смутилась и робко произнесла:

– Так, значит, вы и меня считаете героем очередного романа?

– А ты что, сомневалась? Одной из главных его героинь!

– Ну тогда расскажите мне, что я за человек?

По опыту могу сказать, что абсолютно все люди обожают, когда речь заходит о них.