Это было и признанием в любви, и предостережением, которое пронзило ее сердце.

— Ты будешь караулить меня?

Он замер.

— Что ты имеешь в виду?

— Мне было так хорошо с тобой. Мне впервые за всю жизнь было так хорошо. — Она играла волосками на его груди, проводила пальцами по рельефно выступающим мышцам, проверяла их упругость, свидетельство его физической силы. Она наслаждалась неограниченной свободой, с которой могла исследовать каждый дюйм его тела. — Нет, было всего лишь одно исключение. В вечер нашей с тобой первой встречи. Наш поцелуй на террасе. Помнишь? Разве ты не понял, что мне никогда не было так хорошо?

— Никогда? — Он никак не мог в это поверить.

— Никогда, — повторила она. — Потому что я не знала тебя.

— Просыпайся, любимая. Пора вставать.

Саванна услышала голос Леандроса сквозь крепкий сон, туманящий ее голову.

— Зачем? — бормотала она, не торопясь отрывать голову от подушки.

— Вставай, любовь моя. Открывай глазки.

Ресницы вспорхнули, и она широко раскрыла глаза. Быстро села на постели, простыня сползла к талии, обнажив грудь. Что он сейчас сказал? Он назвал ее своей любовью? Она внимательно всматривалась в его лицо, но не находила там ни единого признака, выражающего особую нежность.

Напротив, глаза его были слишком серьезны, лицо печально, плечи напряжены.

— Мужайся, девочка моя.

Ее охватила паника.

— Ева? Нисса? Мои дети? Что с ними?

— С ними все в порядке. — Он положил горячую руку ей на плечо. — Твоя тетушка.

Саванна не смогла задать вопроса, который казался бы уместным в данной ситуации.

— Она жива, но у нее еще один инсульт. Врачи настроены пессимистично. Не думают, что ей удастся после него оправиться.

Саванна снова опустила голову на подушку.

— Сколько, по мнению врачей, ей осталось?

— Они не могут этого сказать. Может быть, день. Может быть, неделя.

— Мне надо лететь. — Каждый звук она выговаривала с напряжением, решительно исключая возможность его возражений.

— Самолет уже готов к вылету. Нас ждут в аэропорту. Вертолет на крыше, доберемся до аэропорта на нем. Прими душ и одевайся. Позавтракаем на борту. Вещи я уже собрал.

— Ты летишь со мной? Ты разрешаешь мне лететь в Америку? — Она не могла в это поверить.

— Конечно, — он пожал плечами в недоумении. — Ты моя жена. Твои заботы — это мои первоочередные проблемы.

— А как же дети? — Она не знала, что делать, и ничего путного в голову не шло.

— Они вполне довольны общением со своими бабушками. Раньше чем через неделю они нас не ждут. Не вижу смысла огорчать их этой новостью.

* * *

Леандрос настаивал, чтобы она хоть немного поспала на борту самолета. Но заснуть ей так и не удалось, пока супруг не улегся рядом с ней, крепко обнимая ее и успокаивая. Они прибыли в Атланту через восемь часов. Полет оказался на редкость коротким, и Леандрос поспешил объяснить жене, что добился разрешения на беспосадочное, без произведения дополнительной дозаправки, пересечение воздушного пространства на максимально допустимой для их самолета скорости.

На таможню их провели через терминал для особо важных персон, а у входа в аэропорт уже стоял лимузин, на котором они сразу направились в «Брентавен». Леандрос не отпускал от себя Саванну ни на шаг. И в тихие коридоры клиники они вошли, крепко держась за руки.

В палате стоял стойкий запах медикаментов, а тетушка Беатрис, лицо которой было смертельно бледным, возлежала на подушках. Саванна подошла поближе к кровати, прислушиваясь к тяжелому дыханию больной, находящейся в глубокой коме. Дрожь волной пробежала по телу племянницы, и она с трудом сдерживала всхлипывания, рвущиеся наружу. Боль материализовывалась глубоко внутри и переполняла душу.

Неожиданно Леандрос обнял ее за плечи, дрожь стала ослабевать.

— Расскажи мне о ней.

И Саванна начала свой рассказ. Бесконечно долго она говорила о любимой тетушке, о том, как та взяла на воспитание сироту, какой фактически осталась Саванна после смерти матери и позорного дезертирства отца. Когда племяннице исполнилось девятнадцать, в дверь их дома снова постучала беда. Врачи поставили тетушке неутешительный диагноз: болезнь Альцгеймера. А отчаяние пришло, когда Саванна была вынуждена определить тетушку в государственный дом для престарелых.

— Так ты вышла замуж за Диона по расчету, чтобы перевести свою родственницу в частную клинику?

Саванне не очень-то хотелось говорить о своем первом браке, и она только пожала плечами в ответ.

— Не так все просто.

Леандрос не стал допытываться до истины, он просто сидел рядом с ней, заказывал в палату еду, когда считал, что Саванне пора подкрепиться, подменивал ее крепкий черный кофе на фруктовый сок всякий раз, когда та решалась взбодриться, и выслушивал ее рассказы, когда она не могла молчать. Спустя десять часов после их приезда тетушка Беатрис тихо отошла в мир иной, так и не придя больше в сознание.

Саванна не плакала. Она внимательно слушала, как Леандрос обговаривает все организационные вопросы с врачом. Она не дрогнула и потом, когда он вывел ее из клиники и усадил в ожидавший их у входа в больницу лимузин. Но стоило им только отъехать от клиники, как Леандрос обнял ее, и слезы градом покатились из ее глаз.

Леандрос обнял ее покрепче.

— Поплачь, любимая. Дай горю вылиться слезами.

И она рыдала. Она оплакивала свое одиночество, преследовавшее ее так долго. Она, наконец-то, вспомнила и отдала дань потерянным годам своего первого брака, страданиям, причиной которых были измены Диона и презрительное отношение к ней Леандроса. Но больше всего ей было жаль скромную пожилую женщину, заменившую ей мать, которой она никогда не знала.

Леандрос не выпускал ее из своих объятий. А когда они подъехали к ее скромному домику, он вынес ее из машины на руках, а она по-прежнему плакала у него на плече, заливая слезами его рубашку.

— Где наша комната? — спросил Леандрос, намеренно подчеркивая, что теперь Саванна и все, что ей принадлежит, имеют непосредственное отношение и к нему.

Она показала в конец коридора.

Он пронес ее через спальню в ее личную ванную комнату. Саванна прижималась к нему, во всем полагаясь только на мужа. Он включил душ и начал раздевать сначала супругу, а потом и себя. Под струями горячего душа Саванна немного успокоилась, перестала плакать.

— Она любила меня, когда я не была нужна никому. А теперь я осталась совсем одна.

Он схватил ее за плечи и посмотрел в ее воспаленные от слез глаза.