— А на хрена им все это понадобилось? — выразил общее недоумение Босов.

Но я не ответил, поскольку в этот самый момент, в соответствии со всеми законами драматургии, послышался надсадный рев, и через несколько секунд в облаке пыли к нам подкатила потрепанная агентская «четверка».

Первым из нее вышел Зураб и, мгновенно оценив ситуацию, обошел машину грациозным гусарским шагом. Картинно открыв дверь, он галантно помог выйти из нее живехонькой Лерочке, которая совсем не вписалась в игру и довольно косолапо сделала несколько нерешительных шагов в нашу сторону.

Затем, не менее грациозно, зато гораздо грубее, Зураб за шиворот вытащил с заднего сиденья абсолютно живого Спиридонова и придал ему хорошее ускорение в сторону коллег с помощью изящного пинка.

Пролетев изрядное расстояние, воскресший герой-любовник шлепнулся на карачки прямо у моих ног.

— Тут народ интересуется, зачем вы все это устроили, а, говнюк? — почти нежно спросил я у Олега.

— Братцы… — улыбнулся он снизу, — мы пошутили…

— А я скажу, — грустно проронила Лера.

Мне захотелось подойти и взять ее за руку, но она легким жестом остановила меня.

— Лерка… — умоляюще заныл Спиридонов.

Я повторил пинок Князя, правда, не так изящно, зато действенно — Олег ткнулся лицом в землю и больше не разговаривал.

— Он проиграл деньги… Большие… — с трудом произнесла Лера. — Сказал, что его убьют… А я… мы были близки… и… я уговорила девчонок… Взяла ключ… Он забрал из кассы, ну у Вениамина Петровича…

Толстенький директор Орлов ойкнул и, схватившись за сердце, умчался в корпус.

— Ага! — торжествующе сказал я. — И вы разыграли этот перформанс, надеясь, что работа над сериалом прервется, а значит, и пропажа денег из кассы не будет до поры до времени замечена?

— Я верну… — тихо сказала Лера и разрыдалась.

К ней подошла Ира и, обняв, повела к скамейке. С третьего этажа, видимо, из номера Орлова, донесся утробный вой.

— А вот теперь, — сказал я, похлопав Лялю по плечу, — вызывай милицию.

— Не надо милиции, — спокойно сказал оператор Калитин. — Сами разберемся.

Я пожал плечами и пошел к машине Князя.

— Соболин! — послышался нерешительный голос. Обернувшись, я увидел ковыляющего ко мне режиссера. — Вы вот что, Соболин, повторите шестьсот седьмую сцену. — Он старался не смотреть на меня. — После обеда будем снимать…

* * *

— Ты что, останешься в этом сумасшедшем доме?! — изумленно спросил Князь, давая мне прикурить.

— На кого ж я их брошу, — усмехнулся я, растянувшись на травке той самой злополучной полянки. — Они ж блаженные, не видишь?

Зураб покачал головой.

— Анька вся извелась…

— А ты привези ее сюда… — неожиданно для себя попросил я. — И Антона пусть возьмет — ребенка на его роль так и не нашли пока.

— Подумал? — коротко осведомился Князь.

— Подумал, — решительно ответил я, хотя думал я, главным образом, о мягких ладонях Иры Комовой. — Пора заканчивать со всей этой фигней.

Князь снова кивнул.

— А вернешься когда?

— А хрен его знает, Князь. Может, и никогда… Актер я, кажется, получше, чем инвестигейтор. Так что Обнорскому буду звонить завтра.

На лице у Зураба ничего не отразилось, он был, как всегда, невозмутим, наш гордый горец.

— Слушай, Князь, — я приподнялся на локте, — а где ты их нашел, ну Спиридонова с девчонкой?

— У нее, как ты и предполагал… Она его там прятала, старого козла, — он хитро взглянул на меня. — Еще вопросы?

— Вопросов нет, — сказал я и вновь раскинулся на травке. На полянку вышел Калитин и закурил. — Хотя нет. Есть один. Слышь, Калитин! Эй!

Он подошел к нам.

— Слушай, ты извини, я не понял… А что такое «стадикам»?

— Стадикам? — Калитин улыбнулся и опустился на траву рядом со мной. — А это такая хреновина, вроде штатива, только крепится на специальный жилет, и оператор все это на себе носит. Там такая система гидравлики, которая все рывки и толчки камеры сглаживает. Ну, например, бежишь, а камера не трясется… Только с ним не очень-то побегаешь — тяжелый, гад. С камерой вместе — килограммов сорок…

— Ну а на фига он тебе тогда? — удивился я.

— А какая картинка кайфовая получается! — воскликнул он мечтательно, и я заметил, как Князь повертел пальцем у виска.

Когда мы прощались, я снова попросил Зураба:

— Князь, ты Анюту привези, очень прошу. А Обнорскому не говори ничего, я сам позвоню, лады?

— Лады, — кивнул Гвичия и упылил на своем драндулете.

А я пошел учить эту несчастную шестьсот седьмую сцену. Тем более что группа уже вовсю готовилась к съемке. Блаженные, что говорить…

Рассказывает Виктор Шаховский

«Шаховский Виктор Михайлович (кличка Шах), 32 года, корреспондент репортерского отдела. По некоторым данным, в начале 1990-х годов входил в бригаду рэкетиров, базировавшуюся в гостинице „Речная". С 1996 года занимался собственным бизнесом. В феврале 1998 года неустановленными лицами был взорван принадлежащий Шаховскому „мерседес".

В апреле 1998 года Шаховский В. М. предложил свои услуги „Золотой пуле". Установленный для него руководством Агентства полугодовой испытательный срок прошел без эксцессов.

В коллективе Агентства поначалу имело место неоднозначное отношение к Шаховскому, в частности, бывшие сотрудники правоохранительных органов выражали ему недоверие. Однако Шаховский продемонстрировал высокий профессионализм во время журналистских расследований и к настоящему времени заслужил авторитет у своих коллег. В то же время вследствие авантюрности характера Шаховский в процессе добывания информации зачастую способен преступить черту законности.

Холост. Имел непродолжительный роман с сотрудницей репортерского отдела Светланой Завгородней. По некоторым сведениям, до недавних пор поддерживал дружеские, а также, возможно, и интимные отношения, с телеведущей Татьяной Ненашевой, которая в настоящее время живет и работает в Москве». Из служебной характеристики

Я вдруг поймал себя на мысли, что стал патологически ненавидеть кино. А случилось это буквально через неделю после того, как в нашем Агентстве плотно обосновалась вся эта худокормовская кинобанда, призванная удовлетворить амбициозные планы Обнорского по увековечиванию собственного детища. То бишь нашего многострадального эпоса «Все в АЖУРе».

Отныне мне приходилось пробираться в свой кабинет исключительно боком (а то и раком), дабы, не дай Бог, не задеть кем-то натянутый провод, либо не свалить неизменно бьющий жарким лазером прямо в морду многоваттный фонарь. К тому же из кабинетов стали пропадать вещи. Нет, служители муз, конечно, не страдали повальной клептоманией. Просто для съемок очередных сцен им постоянно требовался самый разнообразный реквизит, и они без зазрения совести тянули все, что попадется под руку. У меня, например, ушла из стола (между прочим, закрытого) бутылка коньяку, которую в свое время привез Зурабик. Когда я с превеликим трудом сумел-таки ее отыскать, бутылка опустела приблизительно на две трети. Как было сообщено, снималась крайне сложная сцена спаивания журналистами высокопоставленного государственного чиновника с целью получения от него сверхсекретной информации. Последующие вопросы отпали сами собой после того, как я узнал, что в эпизодической роли этого самого чиновника неожиданно решил выступить сам господин Худокормов, известный своим пристрастием к благородным напиткам. Вот такая, блин, богема. Мать ее!..