– Да.

– Он прекратил прием «Золофта».

– Ты бросил его пить? – поворачивается ко мне мама.

– Я думал, что мне стало лучше, – пожимаю я плечами.

– Ты такой же упертый, как отец. Продолжайте, доктор.

– Теперь вопрос к тебе, Крэйг. Ты хочешь, чтобы мы тебя приняли?

«Приняли»? Наверное, это означает, что мы пойдем в особый кабинет, где доктор Махмуд быстренько меня проконсультирует, и я пойду. Надо доделать это дело, зря я, что ли, столько томился в приемном отделении скорой?

И я говорю:

– Да.

– Вот и правильно, – говорит мама.

– Подпишите вот здесь за Крэйга, миссис Гилнер, что он согласен. – Доктор поворачивает планшет с клипсой от меня к маме. В верхней части листа чертова куча мелких буковок, снизу их еще больше, а примерно посередине, где виднеется линия из каких-то печатей, надо подписать.

– И еще кое-что, – предупреждает доктор, – в госпитале идет ремонт, мест не хватает, так что вашего сына примут вместе со взрослыми.

– Что, простите?

– Его примут со взрослыми пациентами, а не с другими подростками.

А, ну так, значит, я буду ждать приема у доктора Махмуда вместе со взрослыми чуваками?

– Я не против, – говорю.

– Чудно. – Доктор улыбается.

– Это не опасно? – интересуется мама.

– Конечно, нет. В нашем госпитале самый лучший уход в Бруклине, а ремонт скоро закончится.

– Хорошо. Крэйг, ты не против?

– Конечно. Делов-то.

Мама выводит свою неразборчивую, лихо закрученную подпись.

– Прекрасно. Крэйг, для твоего приема все готово, – резюмирует доктор Махмуд. – Ты быстро пойдешь на поправку.

– Ясно. – Мы жмем руки, он поворачивается и идет в своем костюме по приемному отделению, приветствуя пациентов справа и слева.

Медсестра трогает маму за плечо и стоит на своем:

– Извините, но с собакой вам придется уйти.

– Можно оставить сыну сумку с одеждой?

– Зачем мне одежда? – спрашиваю я. Заглядываю в сумку: в принципе, там не только одежда, и есть шмотки, которые можно носить, но на них сидит Джордан.

– Если хотите принести ему вещи, то передачи у нас днем, – объясняет медсестра.

– Куда его поместят? – спрашивает мама так, будто я пустое место.

– В шестой северный.

– Крэйг, я тебя люблю.

– Пока, мам.

Мы наскоро обнимаемся, и она уходит. Крис так и сидит на стуле, уперев руки в бедра, наблюдает. Я уже начинаю сомневаться, что он справляется с работой больничного охранника.

– Что значит «шестой северный»? – спрашиваю я у Криса.

– Мы, это самое, не должны разговаривать, – он снова берется за газету.

Я выглядываю в проем в надежде увидеть что-то новенькое – никаких изменений.

Не будь у меня депрессии, не пришлось бы сидеть в этой паршивой дыре.

– Мистер Гилнер! – наконец-то зовет меня кто-то.

К двери подходит худой, похожий на престарелого хиппи очкарик с короткой бородкой. Для полноты картины ему только длинных волос не хватает. На нем ни белого халата, ни синей униформы – он в джинсах, синей рубашке и чем-то вроде кожаного жилета.

– Я Смитти, пошли, отведу тебя к нам наверх.

– Двоих забери! – бросает проходящий мимо доктор. – Из 21-го и из 22-го.

– Не, на пациента из 21-го у меня бумаг нет, – мотает головой Смитти. – Так что забираю мистера Гилнера, а потом вернусь, лады? Эй, это Джимми, что ли?

– Снова он, – жалуется доктор.

– Сегодня же суббота, малыш. Все будет чики-пики. Мистер Гилнер? – тут он поворачивается ко мне.

– Ага, я.

– Готов убраться из этого безумного местечка?

– Мы пойдем к доктору Махмуду?

– Конечно. Попозже.

– Ну что, Смитти, этого забираешь? – интересуется Крис.

– Мистер Гилнер, ты же не будешь выкаблучиваться по дороге?

– Э-э-э… нет.

– Лады. Вещи взял?

Я проверяю, на месте ли браслеты, ключи, мобильник и бумажник.

– Ага!

– Пошагали.

Спрыгиваю с носилок, киваю Крису и иду за Смитти, который не спеша шествует через приемное отделение. Открываем дверь рядом с туалетной комнатой, и – мать моя женщина! – там же другой мир: стены из красного кирпича, деревья в кадках, фотографии заслуженных докторов, работавших в госпитале.

Смитти проводит меня через атриум к лифтам. Жмет кнопку «вверх», встает рядом со мной и кивает. Между лифтами замечаю табличку, где написано, что на каком этаже:

4 – Педиатрическое отделение

5 – Родовое отделение

6 – Взрослое психиатрическое отделение

Как там говорили: «Его поместят на Шестой северный»?

– Едем во взрослое психиатрическое? – интересуюсь я у Смитти.

– Ну так, – смотрит он на меня и лыбится, – для стариковской-то психиатрии тебе еще жить и жить.

Лифт звякает, мы входим и встаем по углам. На шестом выходим, и Смитти идет справа от меня. Проходим мимо плаката с упитанным латиноамериканцем в синей униформе, с приложенным к губам пальцем. Внизу надпись: «Тсс! Идет лечение». Потом Смитти проводит какой-то картой напротив двойной двери, она открывается, и мы заходим.

Перед нами пустой просторный коридор – поперек такого поместился бы человек с вытянутыми вверх руками. В конце коридора – два больших окна и несколько диванов. Справа – небольшой кабинет со стеклянным окошком, в которое вплетен тонкий провод, так что в пересечении получились двухсантиметровые квадратики. В кабинке за компьютерами сидят медсестры. Прямо за кабинетом направо ответвляется другой коридор. Я иду за Смитти и, когда мы оказываемся у пересечения двух коридоров, заглядываю в тот, что справа.

Там, прислонившись к перилам, стоит невысокий коренастый мужчина. Перила идут вдоль всего коридора, хотя никаких ступенек там нет. У чувака помятое лицо с глазами навыкат и не совсем заросшая заячья губа. На шее торчит пушок, а небольшую голову венчает сноп черных волос, выбритых по бокам. Он потерянно смотрит на меня: будто я выпрыгнул перед ним из канализационного люка и предлагаю какие-то особо ценные скрепки с Луны.

И тут до меня доходит: да я же в психушке!

– Проходи сюда, сделаем замеры. – Смитти усаживает меня в кабинку.