Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ад преисподний пришел в движение ради тебя, чтобы встретить тебя при входе твоем; пробудил для тебя Рефаимов, всех вождей земли; поднял всех царей языческих с престолов их. Все они будут говорить тебе: и ты сделался бессильным, как мы! И ты стал подобен нам! В преисподнюю низвержена гордыня твоя со всем шумом твоим; под тобою подстилается червь, и черви — покров твой. Как упал ты с неба, денница, сын зари! Разбился о землю, попиравший народы.[64]
— Это только один из многих примеров того, как представление о Сатане и аде произрастало в различных местах Библии, в разных истолкованиях. Вот еще пример:
И произошла на небе война: Михаил и ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и Сатаною, обольщающий всю Вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним.[65]
Моник протянула Ломбарди свой блокнот: «Сатана — это в первую очередь христианское представление?»
— Ни в коем случае. Демоны и злые духи занимали иудейских святителей на протяжении столетий между Ветхим и Новым Заветом, что наложило несомненный отпечаток на восприятие Сатаны в христианской Библии. Древние мифы и примитивные представления о злых духах слились с более сложным взглядом того времени на конкретную фигуру дьявола. Но вы правы в том, что в христианстве Сатана пришелся к месту. Обратите внимание на то, насколько более дьявольским Сатана выглядит в Новом Завете христиан. В Откровении Иоанна Богослова мы встречаем Сатану, достигшего апокалипсических размеров. С течением времени Сатана становится все более злым и отвратительным. Кульминация наступает через несколько столетий после того, как Библия была окончательно написана и канонизирована. В Средние века Сатана постепенно становится все более пугающей фигурой и начинает играть роль властителя зла, который распоряжается армией демонов на земле и в аду.
— Евангелие Люцифера старше Нового Завета, — отметил я.
— И тем более оно важно для понимания образа Сатаны. Ясно, что этот текст послужил основой для формирования самых ранних мифов о Сатане.
— И что же, есть верующие, которые считают, что такая побочная линия теологии может оправдать убийство? Мы говорим о манускрипте. О тексте! Это только слова! Слова!
— Слово — это сила.
— Такая сила, которая заставляет экстремистов убивать невинных? Я этого не понимаю, правда не понимаю.
— Достойной сожаления чертой многих религий является то, что они подкрепляют в своих адептах веру, будто те могут выступать от имени Бога. Отсюда крестоносцы — христиане. Сторонники джихада в исламе. Еврейские сионисты. История полна примеров, когда человек утверждал, что он действует по велению и вместо своего Бога, и включался в процесс творения.
— Но вы говорите, что Евангелие Люцифера имеет прямое отношение к Сатане? Хотя текст написан за несколько тысяч лет до того, как Сатана вошел в сознание пророков, священников и верующих?
На лицо Альдо Ломбарди легла печать спокойствия. Его густые брови и волосы в носу хотелось бы немного подстричь. В эту минуту он походил на стареющего учителя из почти забытой сельской школы своего детства.
— Бьорн, вы не верите даже в Бога. Вы не религиозны. Для вас существует только видимое, осязаемое. Вам недоступны загадки существования. Недоступно удивление… Как же мне удастся убедить вас не только в существовании Бога и дьявола и их вечной борьбы, но и в чем-то настолько потрясающем, что может полностью перевернуть ваше восприятие мира? Удастся ли мне сдвинуть ваши сомнения в вере хотя бы на один миллиметр в сторону Бога и Его сущности?
— Можете попытаться.
Моник беззвучно кашлянула в руку.
— То, что я вам скажу, Бьорн, вы едва ли хотите знать. Если мой великий страх окажется справедливым, то эти три убийства станут всего лишь началом, не имеющим никакого значения. — Ломбарди поднял взгляд на купол собора Святого Петра. — Весь существующий мировой порядок изменится. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Вы хотите сказать, что Евангелие Люцифера — своего рода апокалипсис?[66]
— У нас есть основания считать, что Евангелие Люцифера, так же как и Священная Библия, содержит предсказание, пророчество, которое…
Внезапно он прижал руку к правому уху, как будто там возникла сильная боль. Я услышал жужжание голосов в его слуховом аппарате.
— Где? — воскликнул он. Еще жужжание. — Код красный? — крикнул он в пространство. — Трое зафиксированы около проспекта Виале Чентро-дель-Боско!
— О чем вы говорите?
— Идем! Быстро!
Он спешно повел Моник и меня к выходу. Недалеко от нас с шумом затормозил автомобиль. Я повернулся, но ничего не увидел за деревьями. Услышал какой-то шум, крик туристов, звук закрывающихся дверей автомобиля.
— Идем! Идем! — повторял Альдо Ломбарди и тянул нас через парк.
РИМ
май 1970 года
Хуже всего было бессилие. Полная неизвестность. Невозможность что-то предпринять.
Джованни закурил трубку, хотя и сидел в гостиной вместе с Лучаной. Она вряд ли это заметила. Лучана позвонила в полицию, но ведь она не слышала серьезного угрожающего тона мужчины. «Если вы не выполните наши требования, вы и ваша супруга никогда больше не увидите Сильвану». Звучание голоса не оставляло никаких сомнений в том, что угрозу надо воспринимать буквально. И все же отказ от звонка в полицию казался Джованни противоестественным. Он был согласен с женой. Как бы то ни было, у полиции есть опыт расследования такого рода дел. Но кто знает? Не станет ли Сильвана жертвой некомпетентности и честолюбия какого-нибудь неопытного или же чересчур амбициозного старшего полицейского?
— Я думаю, надо звонить, — прошептала Лучана.
— Ты не поняла, что я сказал?
— Все равно.
— Не надо рисковать.
— Так что же делать?
— Ждать.
— Ждать?
— Ждать!
— Чего?
— Они свяжутся с нами.
— Ждать… А что будет, когда они свяжутся с нами, Джованни?
— Мы узнаем, чего они хотят.
— И что тогда мы будем делать?
Он попытался избавиться от ощущения, что Лучана обвиняет его. В чем? Не будь дураком, Джованни. В беспомощности. В инертности. Трусости. «Что сделал бы отец? — подумал он. — Что сделал бы Энрико?»