Задача оказалась прусскому генерал-майору не по силам.

Подвергнутый артиллерийскому обстрелу, он решил не дожидаться штурма со всеми его жестокостями и предпочел сдаться. В свой актив русские записали 61 офицера, 1639 солдат, 15 знамен и 7 пушек. Это был крупный успех всей кампании 1761 года.

Румянцев с войсками вернулся в лагерь продолжать осаду Кольберга. Его корпус был усилен до тридцати пяти тысяч. Главная же армия была уведена Бутурлиным на зимние квартиры за Вислу и Мариенвердер.

В помощь же осадному корпусу фельдмаршал оставил корпус Волконского на Варте и корпус Чернышева в Силезии. Румянцев пытался критиковать подобное весьма неудачное расположение, но Бутурлин его доводов не принял.

Фридрих, полностью – заочно – согласный с Румянцевым, не мог уже предоставить русскому главнокомандующему свои доводы, разбив его корпуса по отдельности – был слишком слаб. Но сил для поддержки Кольберга не жалел, выделяя из своих скудных запасов все возможное и невозможное.

Он усиливает ослабленного поражениями Платена отрядом Шенкендорфа, насчитывающего пять тысяч. Но это уже мало чем могло помочь осажденным. Румянцев, когда ему донесли об этом отряде, отвечал на вопрошающие взгляды своих генералов:

– Господа, не понимаю вашего ожидания в отношении наших с вами совместных действий. Сей отряд, конечно, усиливает генерала Платена и делает оного последнего снова опасным как для наших магазинов, так и для припасов и фуража генерал-поручика Волконского. Не менее, но и не более. Хоть одинокий Платен, хоть вкупе с Шенкендорфом – он может только кусать исподтишка.

– Простите, ваше превосходительство, – спокойно возразил ему генерал-майор Яковлев, – а такую возможность, как совокупный удар Платена, Шенкендорфа и принца Вюртембергского по нашему корпусу, вы учитываете?

– Учитываю, ваше превосходительство, – весело отвечал командир корпуса. Весело и уверенно. – Равно, как и то, что конница генерал-майора Берга, постоянно тревожащая Платена, располагает необходимыми сведениями о нем. Учитываю и то, что совокупные силы пруссаков ныне наконец-то менее наших. Наступая же, они будут действовать там, где мы находимся уже долгое время и, стало быть, можем предположить направления их ударов. И не только предположить, но и предупредить их своими действиями. И вообще, чем быстрее пруссаки надумают пойти на решительную сшибку – тем лучше. Мы уже и так слишком долго находимся здесь.

– Вы так уверены в победе, ваше высокопревосходительство?

– Уверен, господа. Глупа уверенность, под которой нет крепкого фундамента логики. Хотя бывает, что и она приносит победу. Но и воевать без уверенности – значит терпеть постоянные поражения. Вспомните наш военный совет после того, как Платен пробился в лагерь Вюртембергского. Тогда тоже были сомнения. Сейчас же обстоятельства складываются для нас гораздо благоприятнее. Хотя бы из-за тех же холодов, которые некоторых из вас так пугали ранее. Наши солдаты худо-бедно, но уже обжились. Платену же с Шенкендорфом придется идти по неподготовленным для зимнего проживания местам. И потом: у них много кавалерии. А фураж? Вот вам, господин генерал-майор, и еще один довод. Кто еще хочет высказаться?

Генералы молчали. Они уже усвоили, что если, трудно и тщательно что-то для себя продумав и выверив, Румянцев приходил к какому-то выводу, то он уже не отступал, пребывая в своей уверенности до конца, и сейчас возражали ему больше по инерции. По инерции нежелания принимать на свои плечи груз ответственности.

Румянцев же подобную ответственность на себя брать не боялся. Привыкнув полагаться – и в большом, и в малом – прежде всего на самого себя, он жил и действовал по принципу: если не мы – то кто?

Осада продолжалась. Защитники крепости испытывали все большие лишения, Платен же и Шенкендорф, скованные беспрестанно тревожащим их Бергом, не рисковали нанести румянцевскому корпусу удар, дабы попытаться деблокировать Кольберг.

Корпус Вюртембергского, так и не дождавшись действенной помощи, по приказу командира ушел из лагеря. Сторожевые посты осадного корпуса упустили пруссаков, ушедших через плесо, соединенное с морем протоком. По приказу Вюртембергского через проток был наведен съемный мост, по которому и переправилась пехота. Кавалерия перебралась вплавь.

Отступающих обнаружил Берг, попытавшийся преградить им дорогу у Регенвальда, но пруссаки, хоть и с трудом, но все же пробились через его порядки и соединились с Платеном.

Румянцеву же в качестве слабого утешения достался укрепленный лагерь принца, заняв который он окончательно не оставил Гейде никаких шансов на удачное для того разрешение их долговременного единоборства. Но, предполагая, что Вюртембергский, как человек решительный, не замедлит с энергичными действиями, Румянцев оставляет в качестве прикрытия осадных батарей и лагеря несколько батальонов пехоты – только лишь для начального сдерживания полковника Гейде, коли у него возникло бы желание попытать судьбу в чистом поле – а сам со всеми силами перебирается на западный берег Персанты.

Пока руководивший непосредственно осадными работами инженер-полковник Гербель вел траншейные подступы к крепости и подбирался к подошве земляной насыпи перед наружным рвом укрепления, Румянцев на левом берегу реки выковыривал пруссаков из укрепления Вольфсберга и занимал устье Персанты.

Вскорости наступило время и для подведения итогов давнего знакомства Румянцева и Платена и принца Вюртембергского. Прусские генералы, получив категорическое приказание Фридриха о немедленной доставке в Кольберг продовольствия, пошли на быстрое сближение с русским корпусом. Несколько дней пикировки с помощью лишь легкой кавалерии в надежде, что Румянцев подставится под удар, закончились ничем, и первого декабря прусские войска двинулись на приступ русских позиций.

Основной удар был нанесен ими по Шпигскому проходу, защищенному лишь одним гренадерским батальоном с пятью пушками. Когда при извещении о диспозиции Румянцеву осторожно намекнули на подобную слабость и явную недостаточность этих сил для обороны такого важного направления, то он лишь весело возразил:

– Пустяки, господа! Все делается, как должно. Хочу надеяться, что знатные прусские тактики купно с вами оценят эту слабость и попытаются ее использовать! Сие весьма к месту!

Прусские генералы оправдали надежды русского командующего. Они бросили на этот проход кавалерию, которую гренадеры, прежде чем отступить, еще успели потрепать картечью.

Гренадеры занимали позицию, не имевшую флангов. По причине незамерзающих болот вокруг. И когда торжествующие пруссаки отбросили русский батальон с прохода и устремились по нему, они внезапно увидели, что в тыл им заходят пехотные колонны, усиленные конницей, включающей и казаков. Началась паника, усугубленная Румянцевым, бросившим вдогонку отступающим кавалерию и легкие стрелковые батальоны. Убитые мешались с ранеными и пленными. Избегнувших же этой участи гнали до Одера и далее.

Гейде, узнав о поражении тех, в ком была его единственная надежда, капитулировал через три дня после этого. Сдались 2900 человек, оставшихся в живых.