или спасения. Даже если такая надежда мелькала на горизонте, она могла стоить двойной порции для вечно голодных тварей. Вот те, то которых надо бежать, не от Кэйи, не от него. Вот кто заслуживает страха и всех проклятий. Он урчит, думая о том, насколько сильно хочет вернуть его себе. Он останется с ним навсегда, окажется запертым, сначала здесь, в ордене рыцарей, а потом, если ему окажется этого недостаточно, он спрячет его на хребте, подобно тому, как держит его бог песков.

Он улыбается, накручивая прядь на палец, довольно фыркает, склоняя голову набок, прикрывает глаза, снова думая о чужой любви. Кэйа любит его, и это глупо подвергать сомнениям. Облизывает губы, обнимая себя за плечи. Всё хорошо, всё будет спокойно, Кэйа позволит ему любить себя снова, откроет ему своё сердце, и всё вернётся на свои места. Всё будет спокойно.

И плевать на тихий зов из-за двери, плевать на тихий зов Джинн, что уводит Алису прочь, говоря, что он немножечко не в себе. Кли тихо пищит, спрашивая, почему тот не хочет с ней разговаривать, почему не смотрит, неужели он не рад? А девушка лишь головой качает, под взгляд глаз эльфийских. Она бы сказала, да только они обещали не распространяться о том. Главное, чтобы они не спросили о Кэйи.

И её проносит, те и не вспоминают о человеке, что в самой большой степени заботился о малышке, человеке, что взял её на попечение, стал опекуном, взяв всю ответственность за действия этой неугомонной на себя. Хороший такой, но теперь она не будет трепать ему нервы. И Джинн немного обидно, об алхимике они вспомнили, а кое-ком ином нет.

Альбедо благодарит капитана Гуннхильдр за отсутствие необходимости говорить с этими гадкими созданиями. Вырвать бы им глаза, запихать бы те в глотку, а потом оборвать уши, и кричать, бесконечно долго, пока они не расплачутся, пока не опешат. Плевать, плевать на тех, кому уже предназначена казнь. Они умрут, не завтра, так через пару дней. И разве есть разница, истекут они кровью прямо сейчас или перед его выходом? Они своё отжили, и он о том позаботится. И пусть их кровь — наверняка та ещё мерзость, это совершенно неважно. Он сплюнет её, а потом оставит на месте, пусть местная фауна полакомится их телами. Никто из них не будет в силах помешать ему, никто не встанет на пути, и как бы ни была сильна эта мать-кукушка, ей не устоять перед великим творением его мастера. И пусть ту приняли в ведьмы, совершенно наивно и скоро, никто не увидел в ней того гения, что отчасти привёл их королевство в упадок. И пусть ей наплевать, не всё равно ему. У падшей гордости есть отвергнутое сердце, в лице регента, у них есть оружие в его лице, есть злоба в виде принца и чернь, в их численности. Но если сам он ни за что не подумает о том, то они — запросто. Найдут звёздочку, используют его как ключ, который заставит его обезуметь. Об этом, видимо предупреждали его. Они хотели защитить их обоих от скорейшей гибели, нет, не так, не их, лишь мир. Мир, что не сделал ничего для того, чтобы защитить в своё время их. Он не заслуживает ни единой их жертвы. И правильно ему говорили ни за что не влюбляться в Кэйю, словно знали, тот заставит его обезуметь и он чувствует, чувствует что они совершенно правы. Он хочет наброситься на новорождённого бога, совершенно не думая о том, что это заранее проигранная битва. Ему не одолеть бога, он убедился в этом, когда пытался дойти до пирамиды, убедился когда разговаривал с ним там, в тропиках. Он был почти сломан. Не горели его глаза, не кинулся он ему в объятия как прежде. И прикусив губу, он чётко осознаёт, что всё не так. Прям всё. Кэйа променял свою веру в него на то, чтобы он всё ещё жил, отдал главную ценность любого в городе ветров, и всё ради того чтобы он и милая Джинн вернулись, чтобы жили здесь, и словно своим поступком взывает он их к жизни, просит сохранить его, ведь… Не могла же его жертва оказаться напрасной? Напрасна она лишь потому что виновные в произошедшем прямо сейчас вернулись и хотят заполучить толику его внимания. Он проигнорирует их сейчас, чтобы с первой же встречи сделать так, чтобы их обвинение стало последним, что они в жизни своей услышат.

Они не заслужили доверия рыцарей, не заслужили благосклонности богов и потраченного времени. Алиса и её мерзкая дочь — пустая трата ресурсов, они недостойны рыцарского звания, и будь возможность поменять их местами с Ноэлль он бы так и поступил. Милая и кроткая горничная доставит куда меньше проблем, чем эти две. Надо будет поговорить об этом на следующем совещании, хотя… Они недоживут до него. Они умрут, как только солнечные лучи лизнут землю.

Он довольно урчит, раскрывая глаза, поднимается на ноги, и прячет руки в карманах. Кэйа останется с ним, и как жаль, что они этого не увидят. И поделом, не заслужили. Буль его воля, не позволил бы им даже лишний раз посмотреть на него. Он вздыхает, снова слыша осторожный стук в дверь.

Непутёвая мамаша так хочет встретиться со своею погибелью? Что ж, он позволит ей приблизиться к этой черте. Натянет на губы мягкую улыбку, и откроет, коротко здороваясь с нею. Всё в порядке, пусть обнимет, пусть прижмётся к нему эта гадкая мелочь, он не возьмёт её на руки, не даст никаких комментариев по поводу её ничтожных успехов, пропустит мимо ушей столь быстрый и восхищённый трёп об очередных исследованиях.

Он выходит на улицу, отрывая о них взгляд надменный и злой. Они не знают о том, что они больше не вернутся туда. А потому даже не смотрит на них, методично передвигаясь вперёд. Пусть думают что это прогулка, а не последние мгновения перед казнью. Она говорит, говорит и дочь вторит ей, и как противна ему эта болтовня, что хочется язык её отрезать и бросить на съедение лисам. Они как раз любят падаль.

Ступая на утёс звездолова, на самый край, он прикрывает глаза, вспоминая о том, что когда-то, именно здесь, окончательно осознал, что не может без своей милой и яркой звёздочки, что лишь Альбериху по силам заставить его чувствовать хоть что-то из человеческих эмоций, кроме низменных инстинктов. Именно здесь, прижимаясь ухом к его