– А чем она может нравиться?

– Ну… – Я задумчиво посмотрел на стену, потом в окно. – Мало ли чем. Металлургия – это магия.

– Магия?

– Да, самая настоящая магия.

– И что же в ней магического?

– Вот, например… есть такой металл – медь. Мягкий, легкоплавкий, упругий. Есть другой металл – скажем, олово. Тоже мягкий и упругий. Но если медь смешать с оловом в определённой пропорции – скажем, шестьдесят пять на тридцать пять, то получится совершенно другой металл, твёрдый и хрупкий. Причём, если увеличить в нём долю меди, металл станет мягче, и то же самое произойдёт, если увеличить долю олова.

– Это колокольная бронза?

– Скажешь тоже! Если из такой бронзы отлить колокол, он треснет при первом ударе. Колокольная бронза – восемьдесят на двадцать, хотя лучше даже семьдесят восемь на двадцать, и два процента ещё добавить всяких легирующих штук. Колокол прочней получается, да и звук можно сделать лучше.

– И из-за этого ты пошёл в металлурги? Из-за этой магии?

– Нет. Я всегда мечтал быть историком. Но у меня не было выбора.

– Так-таки и не было?

– Не было. У меня отец – литейщик от бога, и ему всегда казалось, что это у него в крови. А раз это у него в крови – значит, и у меня в крови. Так что после школы мне была одна дорога.

– Зато выбор появился потом, да? – ехидно спросила Верба.

– Когда я был на третьем курсе, к нам прямо на ленту зашли два парня и стали спрашивать, кто им может помочь определить кое-что, связанное… «со старыми металлическими изделиями». Я пожал плечами и сказал, что могу попробовать. И тогда один из них достал из сумки простреленную солдатскую каску. И всё. Я понял, в чём моё призвание.

– Лучше поздно, чем никогда.

– Да уж лучше бы никогда, честно говоря.

– Ты так рассуждаешь, как будто наверняка знаешь, что было бы, если бы эти парни не пришли тогда к вам. Может, ты вышел бы на улицу в этот день и тебя сбила бы машина?

– Такая вероятность в любом случае есть. Меня и сегодня может сбить машина. Я сравниваю то, что случилось, с возможностью того, что это не случилось. И второй вариант мне больше нравится.

– Так я тебе об этом и говорю! Сравнивать надо то, что случилось, с тем, что случилось бы в противном случае. Вот сидишь такой молодой ты на парах в институте. Тоскуешь. Мечтаешь стать историком. Но твой отец считает, что тебе нужно быть литейщиком, и вот ты здесь. Как ты думаешь, если сейчас не зайдут подозрительные парни с каской в сумке – как сложится твоя жизнь? Ты станешь литейщиком, примешь свою судьбу и будешь заниматься своими колоколами, да? И ничего не попытаешься поменять? Никуда не рванёшь, не попробуешь чего-то другого?

Она ждала ответа, и мне ничего не оставалось, как покачать головой:

– Нет, пожалуй. Ты права. Я бы всё равно что-то придумал. Скорее всего, рано или поздно, я нашёл бы копателей. Слишком уж коп похож на то, чем я всё детство мечтал заниматься.

– Вот видишь. И ты не знаешь, где твои дела сложились бы лучше – в этом варианте или в том, которого не произошло. Судьба слишком непредсказуема.

Я посмотрел на запястье и сообразил, что часы остались в комнате.

– А сколько времени, кстати?

– Четверть одиннадцатого, – сказала Верба.

– У-у, нам пора собираться. Туда ещё добраться нужно.

– Это что, далеко?

– Не очень, но я там раньше ни разу не был.

Областной психоневрологический диспансер, расположенный на выселках посреди частного сектора, представлял собой забор, уходящий в обе стороны за горизонт, и огромное здание главного корпуса прямо по центру перед воротами. Охранник на пропускном пункте начал рассказывать, что въезд на автомобилях разрешён только для персонала, но за две гривны вопрос был решён.

Я припарковался перед входом в главный корпус, и мы прошли вовнутрь. Навстречу нам выбежала медсестра.

– Это вы? Это вы, да? А Николай Сергеевич вас ждёт уже. Он у себя, наверху. Давайте я вам помогу…

Она чуть ли не насильно стянула с меня куртку и окинула взглядом Вербу, которая была в тёплом свитере без верхней одежды.

– Вам жарко будет, – сказала она, – там натоплено.

– Ничего, – холодно ответила Верба, – я потерплю.

– Как знаете, – пожала плечами медсестра и стремглав понеслась вперёд, куда-то неуловимым движением спрятав мою куртку по дороге.

Мы старались не отставать, хотя угнаться за ней было непросто. Втроём мы пронеслись по коридору, поднялись по лестнице, пересекли какой-то зал, затем опять поднялись по лестнице, снова пронеслись по коридору и опять поднялись по лестнице. Я давно уже потерялся в этом чудовищном здании и начал было подозревать, не издевается ли над нами попросту медсестра, как она остановилась и сказала:

– Вам сюда.

Она повернула ручку и распахнула перед нами дверь, отступив в сторону.

Кабинет, в который мы вошли, в общем, ничем не отличался от десятков врачебных кабинетов, в которых мне доводилось бывать до того. Только в качестве главного медицинского объекта, каковым, например, у стоматолога является зубоврачебное кресло, здесь была огромная – в полтора размера больше натуральной – пластиковая голова с лицом и открытым головным мозгом, раскрашенным в разные цвета и поделенным на зоны, помеченные какими-то циферками и надписями на латыни. Голова стояла на приставной части Т-образного стола, за основной частью которого сидел доктор в очках и белом халате.

– Добрый день, – сказал он и встал со своего места, чтобы поприветствовать нас.

Мы поздоровались, представились и расселись.

– Вы спрашивали… насчёт… – Доктор явно помнил, о чём речь, но не решался произнести вслух.

– Насчёт тростниковых волков, – кивнул я. – Мы пытались искать информацию о тростниковых волках и нашли в Интернете ваше имя.

– Насчёт тростниковых волков… – неспешно повторил за мной доктор. – А зачем вам информация о тростниковых волках? Где вы вообще о них слышали?

– Ну, собственно, мы ничего о них не слышали, потому-то мы и здесь. В общем, меня попросили отыскать одного человека. Пропавшего человека. – Я решил не вдаваться в подробности. – Пытаясь найти его след, от одного из его знакомых мы узнали, что этот человек говорил о тростниковых волках. Вот и всё.

– А что он о них говорил?

– Он увидел своего друга после долгой разлуки и сказал: «Я уж было думал, что тебя съели тростниковые волки». Так, кажется.

– Да-да… – Доктор погрузился в свои мысли, затем снова посмотрел на нас. – А… этот человек… которого вы ищете… он кто?