— Так вот, была там одна картина, которая, по его мнению, могла иметь какую-то ценность. И я забрал у него посмотреть. Оставил у себя в офисе, а потом закрутился и совсем забыл.

И он протянул Мортлейку оценочный отчет Бенни Эванса, где стояла подпись последнего, дал Мортлейку прочесть, а потом забрал.

— А разрешение у нас есть?

— О, да, конечно! Не далее как вчера позвонил владельцу. Когда вдруг обнаружил картину у себя в кабинете. Тот был просто вне себя от радости. И вчера вечером отправил факсом разрешение.

В то утро у Себа Мортлейка было слишком много дел, чтоб зацикливаться на какой-то анонимной картине без должной атрибуции, чья стартовая цена не могла, по его мнению, превышать пять тысяч фунтов. Звездой аукциона должно было стать полотно Веронезе, звездами второй величины — картины кисти Микеле ди Родольфо и Сано ди Пьетро. И он пробормотал, что согласен, и поспешил в зал для проведения аукциона, последить за тем, как идет подготовка. Ровно в десять утра Перегрин Слейд поднялся на трибуну, взял в руку молоток, и аукцион начался.

Слейд просто обожал проводить большие аукционы. Возвышаясь над залом, он чувствовал себя полным его властелином, кивал и игриво подмигивал известным дилерам, покупателям и знакомым из узкого круга лондонского мира искусств. Молча отмечал про себя присутствие агентов, которые, как он знал, представляли здесь по-настоящему крупных игроков. Последние происходили из кругов, куда он даже не мечтал попасть.

День выдался на редкость удачный. Цены взлетали до небес. Веронезе ушел в крупную американскую галерею по цене, вдвое превышающей изначальную. Микеле ди Родольфо был продан за сумму вчетверо больше стартовой, что вызвало в зале приглушенные ахи и вздохи.

Прошло по меньшей мере минут двадцать, прежде чем он заметил в зале Регги Фэншо. Тот проскользнул на сиденье в заднем ряду, возле прохода, как и было договорено заранее. И вот наконец последний обозначенный в каталоге лот ушел под стук молотка. Публика начала подниматься с мест, и тут Слейд объявил: «Есть еще один лот, в каталоге он не значится. Просто поздно поступил, не успели внести».

Появился мрачный рассыльный и водрузил на подставку маленькую и темную от грязи картину в облупленной позолоченной раме. Присутствовавшие тянули шеи, пытаясь разглядеть, что же изображено под этим слоем копоти.

— Немного загадочное произведение, верно? Предположительно флорентийская роспись темперой по дереву, религиозная сцена. Художник неизвестен. Как насчет тысячи фунтов?…

В зале царила тишина. Фэншо пожал плечами и кивнул.

— Тысяча фунтов! Кто больше?

Он обежал глазами зал и увидел сигнал, посланный с противоположной стороны от того места, где сидел Фэншо. Никто больше, кроме него, не заметил этого сигнала, точно его и не было вовсе. Но даже еле заметное подмигивание глазом принималось здесь во внимание, а потому никто и не удивился.

— Одна тысяча пятьсот, от господина в левом ряду!..

Фэншо снова кивнул.

— Две тысячи фунтов! Кто больше?… Так, две пятьсот… и три тысячи.

Фэншо повышал ставки, борясь с фиктивным своим соперником до тех пор, пока сумма не достигла шести тысячи фунтов. Он пользовался репутацией весьма уважаемого галерейщика и забрал картину с собой. Три дня спустя, быстрее, чем положено в таких случаях, мистер Трампингтон Гор получил чек на сумму пять тысяч с небольшим — стоимость картины минус комиссионные и налог на добавленную стоимость. Он был вне себя от радости. Бенни Эванс вернулся в Лондон в конце месяца и был счастлив тем, что избавился наконец от удручающей промозглости, царившей в январе в стенах старинного шотландского замка. Он так и не упомянул о своей находке мистеру Мортлейку. А по его молчанию решил, что босс счел его доводы вздорными и что картина была возвращена владельцу.

В начале месяца в лондонском мире искусств произошла сенсация. Витрина галереи Фэншо была декорирована черным бархатом. И там, за стеклом, на изящной подставке, красовалась небольшая квадратная картина, ярко, но искусно освещенная двумя лампами и денно и нощно охраняемая двумя высокими и мускулистыми охранниками, специально нанятыми для такого случая. Правда, картина лишилась облупленной позолоченной рамы.

Сама картина, темпера на тополе, выглядела так, словно художник только что закончил писать ее. Так и сверкала свежими красками, хотя нанесены они были пять веков тому назад.

Дева Мария сидела и смотрела чуть вбок и вверх. Точно завороженная, не сводила глаз с архангела Гавриила, принесшего ей радостную весть, что скоро в чреве своем она будет носить сына божьего.

Вызванный через десять дней после аукциона профессор Гвидо Коленсо, виднейший в мире специалист по сиенской школе живописи, без колебаний атрибутировал ее, а никто и никогда не подвергал сомнениям суждения Коленсо.

Маленькая табличка внизу гласила коротко и ясно: «САССЕТА, 1400–1450. Стефано ди Джованни ди Консоло, известный больше как Сассета, был первым величайшим живописцем эпохи раннего итальянского Ренессанса. Он основал сиенскую школу, оказал влияние на два последующих поколения сиенских и флорентийских мастеров».

Работ его сохранилось всего несколько, и все они представляли собой фрагменты более крупных алтарных росписей. И ценились они дороже бриллиантов. Знатоков как молнией поразило: в коллекции галереи Фэншо появилось первое отдельное произведение кисти великого мастера под названием «Благовещение».

За десять дней до этого Регги Фэншо договорился о частной сделке, сумма которой превышала два миллиона фунтов. Переговоры состоялись в Цюрихе, после чего личное финансовое положение обеих сторон значительно изменилось.

Художественный мир был просто потрясен этим открытием. И Бенни Эванс не был исключением, Сунулся в каталог от 24 января, но не нашел ни следа. Ни единого упоминания о картине. Спросил, что произошло, и ему объяснили, что лот поступил на аукцион в последнюю минуту. «Дом Дарси» был тот еще гадюшник, и все расспросы Бенни встречали подозрительными и осуждающими взглядами. Поползли сплетни.

— Ты должен был принести ее мне! — злобно прошипел обозленный Себастьян Мортлейк. — Какое еще письмо? Не было никакого письма! Ничего ты мне не передавал. Всего-то и видел, что твое описание и приблизительную оценку.

Вице-президент показал.

— Тогда вы должны были видеть, что я предлагал пригласить профессора Коленсо.

— Коленсо? Даже имени его при мне не упоминай! Это поганцу Фэншо пришла мысль о Коленсо. Вот что, парень, ты ее просто упустил. Ясно как божий день. А Фэншо сразу смекнул, что почем, и увел ее у нас из-под носа!

Наверху проходило внеочередное заседание совета директоров. Председательствовал язвительный герцог Гейтсхед, но по-настоящему всем заправлял Перегрин Слейд. Еще восемь директоров сидели вокруг стола и смущенно и сосредоточенно изучали свои ногти. Ни у кого не вызывал сомнения тот прискорбный факт, что могущественный «Дом Дарси» только что потерял полмиллиона комиссионных. А также тот неоспоримый факт, что сотрудники его держали в руках подлинник самого великого Сассеты и не моргнув глазом, отдали его за какие-то жалкие шесть тысяч фунтов.