Это был один из будних декабрьских дней. Одиннадцатое декабря 2000 года, тринадцать тридцать дня. На улице холодно, сухо, морозно. Я готовила на кухне обед. Вернувшегося из школы Сашу я пару минут назад отправила в магазин за молоком. Раздался звонок снизу. Я нажала кнопку домофона, чтобы открыть дверь, и вышла на площадку. Одного мига хватило, чтоб понять, что в гости к мне пожаловали представители иностранного комитета. Приехали из Падерборна, по всей видимости на проверку. Неулыбчивый чиновник Шлитт прихватил с собой напарника. Как я потом поняла – чтобы снимать показания при свидетеле.

Сценарий Мюллера работал как в аптеке. Судя по тому, что Ханс исчез всего лишь день назад, прибытие чиновников тоже было предусмотрено его братцем.

В руках у непрошеных гостей – формуляры с вопросами, на лицах – пренебрежительно-холодное, ничего хорошего не предвещающее выражение.

Опять неравные силы. Снова одна. В этом году события накрывали меня огромной волной. Казалось, как будто «Девятый вал» Айвазовского сейчас сойдет с картины и собьет меня своей нечеловеческой силой…

Я подавила в себе страх, неопределенность, неуверенность. Внутренний голос твердил: «Ты должна быть сильной! Ты должна… ты должна… ты должна!..»

Я вежливо, но сдержанно предложила чиновникам присесть в гостиной, но они отказались. Допрос проходил стоя. Посыпались вопросы, наверняка подготовленные «сценаристом».

– А где ваш муж?

– Он уехал.

– Куда?

Я пожала плечами:

– Я не знаю…

– Если вы его жена, почему вы не знаете, где ваш супруг? – жестко отчеканивал слова проверяющий. Показания мои, естественно, записывались.

– Я думаю, к своему брату поехал.

– Вы ошибаетесь, у брата его нет, – с кислой миной процедил господин Шлитт уже известный ему ответ…

Напряжение висело в воздухе.

Похоже, проверяющие должны были вывести меня из равновесия или задавить вопросами и уже готовыми ответами, чтобы поскорее загнать в угол.

– А где ваш сын? – продолжал допрос Шлитт, пока его коллега оглядывался вокруг, осматривая мебель и настенные часы в гостиной.

– Саша пошел в магазин, за молоком… А что, мы с сыном не можем свободно передвигаться, если моему супругу захотелось вдруг куда-то уехать или даже исчезнуть?

– Интересно, что это у вас за семья, брак, если вы, жена, не в курсе, где находится муж? – вопросом на вопрос ответил Шлитт. – Вам это не кажется странным?

Поскольку никаких фактов у него в руках не имелось и спрашивать больше было не о чем, он муссировал один и тот же вопрос в разных вариациях, делая ударение то на одно, то на другое уже бессмысленное слово.

«Кажется! – хотелось сказать мне. – Кажется странным, что старый человек под влиянием брата на цыпочках «сделал» от нас «ноги».

– Ну что ж, раз вы не знаете, где ваш супруг, то нам остается по этому поводу сделать соответствующие выводы… – процедил Шлитт, а его напарник, искоса взглянув на меня, услужливо кивнул. – Если у нас еще возникнут вопросы к вам, мы оставляем за собой право на новую встречу, – многозначительно закончил чиновник.

Конечно, если бы Саша был сейчас дома, я чувствовала бы себя спокойнее, увереннее. Саша давал мне силы к жизни, и я была просто счастлива и благодарна Богу, что у меня такой замечательный сын!

После исчезновения Ханса я старалась не падать духом, хотя у меня были смешанные чувства. Он спрятал телефон, чтобы я не могла звонить, а мне необходимо было срочно восстановить контакт с внешним миром. От хаоса чувств я даже не сразу сообразила купить новый аппарат.

Первым я сообщила свои новости Генриху. Тот только диву давался идеям семейства Мюллер, особенно его поразила ловкость предпринятого Хансом побега.

– В его-то возрасте?! No comment! – иронично усмехнулся он и пообещал позвонить на днях…

«Хорошо, что Саша уезжает на каникулы к отцу», – думала я, видя радость сына по поводу предстоящей встречи с родными.

Декабрь в Германии – время рождественских базаров. И мы с сыном решили поехать в Падерборн за новогодними сувенирами. Стояли сухие, морозные дни. Мы прошлись по базару, посмотрели на карусели и киоски с работами ремесленников. Купили кое-что из подарков и к вечеру, когда уже стемнело, решили возвращаться домой, в Бад-Липшпринге.

Подойдя к дому, я обратила внимание, что в окнах у хозяев не горит свет. То, что это не случайно, я поняла, когда мы с Сашей, замерзшие и проголодавшиеся, не смогли попасть в дом. Ключ от входной двери не поворачивался в замке. Уменя был еще один ключ – от подвала, где стояли стиральные машины. Обежав дом, мы попытались открыть подвальную дверь, через которую тоже можно было попасть на лестницу. Бесполезно! И здесь ничего не получилось. С обеих сторон дома двери были заблокированы. Растерянные, мы стояли на морозе.

Мне было ясно, что это инициатива семьи Кляйн, которая только и ждала, чтобы мне насолить. Да, иногда фамилия объясняет все…

Изо всех сил я старалась сохранять спокойствие, хотя от отчаяния мне хотелось просто рыдать!

– Мам, может, пойдем к соседям? Вдруг они нам помогут? – подал голос Саша.

«Чем они помогут?» – безнадежно подумала я. И ошиблась.

Немцы из соседнего дома оказались приветливыми людьми, к тому же дали хороший совет – вызвать полицию. Это было самым надежным. Тогда никто не сможет обвинить меня, что я вламывалась в дом, – одно это могло бы создать ненужные проблемы.

Немецкая полиция не заставляет себя ждать. Подходя к дому, мы с сыном увидели машину и выходящих из нее людей в форме. В окнах хозяев горел свет. По всей видимости, их возвращение совпало с приездом полиции. Собравшись с силами и вооружась смелостью и уверенностью в себе, я твердым шагом направилась к полицейскому, звонившему в дом.

Дверь открыли, и старший Кляйн с любопытством высунулся из квартиры:

– Полиция? – тонким голосом спросил он. – Что случилось?

«Притворяется, – подумала я, но, увидев на лице хозяина искреннее недоумение, решила: – Наверное, не ожидал такого поворота событий от «этой русской»!»

Я стала объяснять полицейскому, что в отсутствие хозяев нам с сыном невозможно было попасть домой и что Кляйны сделали это намеренно. В этом нет и не может быть никаких сомнений.

Я говорила спокойно, уверенно, чувствуя свою правоту, и видела, что у вышедшей на площадку хозяйки потихоньку подгибаются коленки. При этом Кляйны делали такой невинный вид, как будто совершенно не понимали, о чем идет речь и при чем тут вообще полиция…

Так или иначе, моя уверенность подействовала на всех. Но госпожа Кляйн решила взять реванш и, угодливо глядя на полицейского, бросила мне: