Однако упрямый Шульц продолжал гнуть свою линию и даже пригрозил отставкой. Отзвуки этих баталий появлялись в печати, хотя и в сильно искажённом виде. И только поздней осенью 1983 года ситуация поменялась в пользу госсекретаря. Его идеи «диалога» поддержал новый советник президента по вопросам национальной безопасности Роберт Макфарлейн, а помощник Шульца по европейским делам Ричард Берт представил меморандум, как это сделать.

На этой основе Шульц стал снова убеждать президента провозгласить готовность к диалогу, «если даже Советский Союз не готов к нему». Он предложил, чтобы президент направил специальное послание Андропову, что Рейган и сделал. 24 декабря он призвал советского Генсека возобновить переговоры по разоружению и в частности по сокращению стратегических вооружений.

Шульц советовал Рейгану выступить также с основополагающей речью и изложить новый курс. Суть его: «не меняя нашей политики, подчёркивать готовность продолжать диалог и достигнуть позитивных результатов».[52] В канун нового 1984 года он специально прилетел в Калифорнию, где отдыхал президент, чтобы после нескольких лунок гольфа обсудить эту речь, которую предполагалось произнести в середине января. Её уже во всю готовили речевики Белого дома, среди которых выделялся новый специалист по советским делам Джек Мэтлок.

Немалую роль в этом повороте американской политики сыграл и сам Рейган. По рассказам его помощника Роберта Макфарлейна президент усиленно изучал тогда Россию и пытался понять, что представляют собой эти русские. Джек Мэтлок готовил ему объёмистые справки по темам: Русский характер, Русская история, Русская государственность и многие другие. Раз в неделю они ложились на стол президента. Всего было подготовлено 40 таких справок. Рейган их внимательно читал и возвращал исчёрканными вдоль и поперёк, нередко рекомендуя Шульцу, Уайнбергеру и другим внимательно ознакомиться с ними.[53]

При всей непредсказуемости поведения Рейгана, войны он явно не хотел. А в конце декабря — начале января, директор ЦРУ Уильям Кейси неоднократно обращал внимание президента, что натовские учения «Эйбл Арчер», где проигрывались ядерные пуски по целям в Советском Союзе, вызвали обеспокоенность в советском руководстве. Там на полном серьёзе считают, что Соединённые Штаты готовятся нанести внезапный ядерный удар. Рейган в своих мемуарах пишет, что «был удивлён», когда узнал, что в Москве опасаются США «как потенциального агрессора, который может обрушить на них ядерное оружие в качестве первого удара».[54] Отсюда, видимо, и его желание заявить о готовности Соединённых Штатов снизить риск возникновения войны, сохраняя в то же время опору на силу.

Вот такие страсти кипели на политической кухне в Белом доме.

Но в Москве всего этого не знали. Советское посольство в Вашингтоне весьма сдержанно писало о новых тенденциях в американской политике. А главное — сбивала с толку непоследовательность американского президента. В беседе с послом А.Ф. Добрыниным он мог с увлечением говорить о желании установить «добрые отношения» с Советским Союзом, а потом вдруг публично объявить этот Советский Союз «империей зла», грозить ему «звёздными войнами» и прочими напастями. И так повторялось неоднократно.

Политбюро, в отличие от администрации Рейгана, комплексными оценками перспектив развития отношений с США не занималось. На его заседаниях, от случая к случаю, обсуждалась лишь сиюминутная реакция на отдельные американские акции. Например: ответ на очередное послание Рейгана, реакция на его какое— нибудь новое антисоветское заявление, ответные меры на появление американских ракет в Европе и т.д.

Но в целом настроения в кремлёвской верхушке были отнюдь не боевыми, а скорее тревожными. Там не без основания считали, что руководство США взяло курс на прямое противоборство с Советским Союзом на глобальном и региональных уровнях, слом военно— стратегического равновесия и достижение военного превосходства. Разрядка канула в лету и сменилась конфронтацией. Советско— американские отношения парализованы, нарастает опасная напряжённость и нельзя исключать, что США начнут ядерную войну.

Отзвуком этих настроений явилось послание ЦК КПСС руководству стран Варшавского Договора. Оно было подготовлено в Международном отделе ЦК в начале декабря 1983 года. И в нём откровенно звучала тревога опасным развитием событий в Европе и во всём мире. Особое беспокойство, естественно, выражалась по поводу появления американских Першингов в Европе, поскольку они «нацелены на политические и военные центры» Советского Союза и социалистических стран. А далее говорилось:

Если мы не противопоставим этим ракетам наши средства, нацеленные на соответствующие объекты в США, авантюризм Вашингтона может привести к намерению нанести первый ядерный удар с целью «преобладания» в ограниченной ядерной войне. Нарушение военного баланса в их пользу может подтолкнуть правящие круги США нанести внезапный удар по социалистическим странам, в результате которого пострадает не только вся Европа, но и сами США.

Агрессия в Гренаде показывает, что американский империализм, не задумываясь о последствиях, может прибегнуть к использованию военной силы для занятия господствующих позиций в мире, пойти на риск развязывания большой войны ради обеспечения своих корыстных классовых интересов. Авантюризм США может привести к ядерной войне в Европе, которая обернётся общей ядерной катастрофой.

Неудивительно, что на этом тревожном фоне какие— то невнятные нотки о «диалоге», порой звучавшие из Вашингтона, и неподкреплённые конкретными предложениями, в Москве посчитали «пропагандистским трюком» — ведь сама политика остаётся без изменений. Так о чём тогда вести диалог?

Вообще речи американских и советских лидеров того времени были по сути зеркальным отражением друг друга. Если не знать специфической терминологии, их легко можно было перепутать. Ну, скажем, как по сути отличить заявление Андропова на похоронах Брежнева, что мир не выпрашивают — он обеспечивается несокрушимой мощью вооружённых сил, от заявления Шульца в Конгрессе 15 июня, что «мир должен строиться на силе»? Да ничем.

Но в этих речах порой были вкраплены строчки с нюансами. Специалисты должны были их отличить и определить. Как по одной косточке учёные пытаются восстановить скелет динозавра, так по одной новой мысли нужно было определить, происходит ли изменение политики, и в какую сторону. А в речи Шульца такой нюанс был: «Начав восстанавливать нашу силу, — заявил он, — мы сейчас стремимся втянуть советских лидеров в конструктивный диалог.»[55]