казённое, грех на мне, да, пушкарей утеснял, оттого и бежали. Но про измену, про Курбского — ни сном, ни духом! Дошлый Васька Грязной тотчас смикитил, что боярина можно пристегнуть к найденной в Новгороде польской памяти. Опять же имение у боярина в Новгороде, с дьяками новгородскими дружбу водил.

Два месяца боярина пытали изо дня в день, с короткими передышками. Мучили зверски, однако ж помереть не давали. Боярин дважды пытался повеситься, бился головой о стену, но его приводили в чувство, давали отлежаться и снова пытали. При виде Малюты с ним делались судороги, он начинал биться и кричать тонко и пронзительно как раненый заяц. Когда муки стали вовсе невыносимыми, стал боярин послушно повторять всё, что от него требовали. Да пересылался с Литвой, да стакнулся с новгородцами, чтобы Старицкого на трон посадить. И сообщниками назвал тех, кого хотели. Потянулась ниточка в земские приказы. Сначала хватали людей десятками, потом уже сотнями. Изменное дело пухло на глазах.

Увидав место казни, боярин Данилов понял, что его мучениям настал конец. Шепча молитву разбитым ртом он просил у Бога одного — скорее бы!

Следом за боярином вывели всех оговорённых им людей: — Григория Волынского, Андрея Бычкова-Ростовского, Василия Бутурлина. Все старых боярских родов, все богаты отменно. Были тут дворяне Плещеевы, князь Глебов-Засекин, множество новгородских помещиков. Целыми семьями с жёнами, матерями, детьми, ближними родичами ждали своей участи: Чертовские, Кандоуровы, Аникеевы, Паюсовы, Сысоевы, Юреневы, Новосильцевы, Лаптевы, Кутузовы, Нееловы, Нелединские, Котовы и ещё многие, общим числом к трёмстам человек. Им принадлежали лучшие новгородские земли, и многие опричники мысленно уже примеряли их к себе.

Следствие и пытки длились до вечера, царь придумывал всё более изощрённые способы мучительства. Людей обсыпали горючей смесью пороха и серы и поджигали. Живые факелы, метавшиеся по двору, быстро превращались в обугленные мумии, скорчившиеся на истоптанном снегу. Наскучив сидеть, царь велел подать себе и наследнику коней и, вооружившись копьями словно на рыцарском турнире, отец и сын собственноручно пронзили несколько знатных горожан. Наследник ещё гонялся за очередной жертвой, когда царь, запыхавшись, сошёл с коня и, выпив кубок романеи, отправился отдыхать.

Уже затемно дождался своего часа боярин Данилов. Его четвертовали вместе с беглыми пушкарями. Рядом с ним легли на плаху все оговорённые им люди. Тюрьма на Городище временно опустела.

Город в ожидании замер. Чей теперь черёд?

Глава одиннадцатая

НАСЛЕДНИК РОДА ПАЛИЦЫНЫХ

1.

Усадьба Палицыных, крайняя на Ильине улице, притулилась возле самого вала. Вроде окраина, зато скотину пасти удобно. Перегнал за вал, а там аж до Малого Волховца заливные луга. Жили Палицыны даже по новгородским меркам справно. За глухим тыном высился крытый гонтом огромный бревенчатый пятистенок на подклети, за домом — кузница с оружейной мастерской, конюшня, два хлева, амбары, баня, людская. На задах чуть не в полверсты тянулись огород, нивка да старый сад. Кроме городской усадьбы владели Палицыны деревней в Локотской пятине да пожней в Поозерьи.

К торговле Палицыны малоспособны из-за родовой прямоты и упёртости, зато поставляли городу честных управителей и храбрых воинников. Старший в роду, восьмидесятилетний Неклюд, по немощи из своей горенки почти не выходил, отмаливал грехи. Домом правил старший сын — уличанский староста Григорий. Двое других сыновей живут отдельно. Средний, Тихон по прозвищу Постник, пошёл по духовной, который год прихожане храма Спаса на Ильине выбирали его священником. Честь не меньшая, чем быть старостой. Младший Палицын, Никифор, служил рассыльщиком при дьяке Ондрее Безсонове.

Все три брата коренасты и приземисты, конской жёсткости тёмные волосы обрезаны скобкой над самыми глазами и оттого вид братья имели суровый. Однако ж случись что, за помощью уличане идут к Палицыным, а не к тому же Василью Собакину, живущему по соседству.

Детей у Григория пятеро — три дочки и два сына. По прихоти судьбы дочки удались в отца, а сыны, Бажан и Роман, пошли в мать — красавицу Стефаниду. Вымахали высоченные, кудрявые, новгородским девкам присуха. Когда шли братья Палицыны, вся улица их глазами провожала. Плечи литые, шеи как столбы, глаз смелый, нрав буйный, в святочных боях на Великом мосту немало народу покалечили. Торопясь остепенить сыновей Григорий рано женил Бажана, стал было искать невесту младшему, но парень привереда, кобенился: та не та, эта не хороша, а сам думал: была охота терять холостяцкую вольницу. Над женатыми глумился, сколь от него натерпелись супружеские пары! После грешной ночи супруги в церковь войти не смеют, молятся на паперти. Ромка и рад поизгаляться, ну что, греховодники, сладко было? Эй, Кузьма, никак и ты ноне оскоромился? Поберёг бы себя, а то куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Народ хохочет, жёнки в плач, мужья багровеют, не знают куда глаза девать. Срам!

Но пришёл и Ромкин черёд.

В Новгороде исстари нравы вольные, у парней первая забава — за купающимися девками подглядывать. Те, правду сказать, не больно и хоронятся. Пошли однажды девки на Фёдоровский ручей, Ромка в ивняк залез, сидит тихо, и вдруг видит: девка из воды выходит, да не девка-царица! Высокая, статная, полногрудая, золотые косы вокруг головы короной, глаза синее ильменской волны. Ромку как громом ударило. Пригляделся, да это ж соседская Марфа, дочка купца Василья Собакина. Когда расцвела, уму непостижимо! Прилетел домой, недолго думая, бухнулся отцу в ноги. Тять, жени! Отцу того и надо, глядишь, женится — остепенится. Собакин и подавно рад, Палицыны род хоть и небогатый, зато старинный, плодовитый, ихних родичей где только не понапихано. Оказалось, что и Марфе Роман давно глянулся, только скрывалась по — девичьи. Все вельми довольны. Ромка от привалившего счастья шалый стал да ласковый как телок, драться перестал, не то дни — часы до свадьбы считал. Уж и сговоренье сделали, и свадьбу на мясоед назначили.

И на тебе!

Осенью в одночасье уехал Василий Собакин. Подхватился со всем семейством и укатил в Нижний. Не то странно, что уехал, странно, что загрузил всё добро, забрал семейство и поминай как звали. Свату сказал, что по торговым делам. Только зачем всю семью брать по торговым делам? Одно понял Григорий — темнит сват. Незадолго до того наезжал в Новгород опричник Малюта Скуратов, останавливался у Собакиных, оказался их дальним родичем, оба из захудалого рода Бельских. Страшон как чёрт из преисподней. Когда приезжал на Ильину улицу навестить сродственника, матери детей прятали. Пробыл, слава Господу, недолго, схватил двух новгородских подьячих и уехал восвояси. И теперь,