Сластолюбцы застыли в самых пикантных позах. Священники круглыми от ужаса глазами глядели на неизвестно каким образом возникшего перед ними архиепископа, а раскрасневшаяся от двойного удовольствия Маргарита только жмурилась, предполагая, что высокий сан и дряхлость не помешают новоприбывшему присоединиться к их компании. Заметив, что девчонка строит ему глазки, архиепископ вознегодовал.

– Изыди, дьявол! – страшно вскричал он и с силою ударил Маргариту золоченым посохом по бедру, рассекая кожу и вонзаясь острием прямо в открывшуюся нежную плоть. След от этого достопамятного удара навсегда остался на девичьей ножке.

Маргарита, коротко взвизгнув, вскочила, оттолкнув от себя застывших в страхе любовников, и как была, нагишом кинулась из церкви, оставляя на каменном иолу кровавую дорожку.

С приходским священником и служкой поступили весьма жестоко. Архиепископ велел подробно допросить их, после чего оба были переданы в руки Святой инквизиции, так как молодой служка, проявив малодушие и решив спасти свою шкуру, свалил грех на несчастного священника и девушку. На допросе, проводимом лично архиепископом Наваррским, он «признался» в том, что был околдован девицей, находившейся в длительной связи с приходским священником, с целью проведения сатанинского обряда.

– Ведь для оного богомерзкого обряда требуются трое, – ползая на коленях и обнимая ноги архиепископа, объяснял служка.

Трибунал Святой инквизиции, основываясь, прежде всего, на показаниях несчастного молодого человека, постановил казнить приходского священника путем сожжения на костре. Правда, архиепископ Наваррский проявил великую милость, лично испросив инквизитора предварительно удушить старика. Служка же отделался легким испугом и менее легким, в сравнении со своим старшим товарищем, наказанием. Он должен был раз в году на Пасху совершать пеший ход босиком в одной груботканой рясе вокруг местной церкви, в коей совершился его страшный грех, со свечою в руке. Служка был счастлив.

Схваченной и заточенной в тюрьму Маргарите было прекрасно видно в зарешеченное окно, как ее пожилого любовника, доброго приходского священника, всегда отпускавшего ей грехи безо всякого наказания, привязали к столбу. Затем палач подошел к старику сзади и, ловко накинув на шею веревку, мгновенно удавил его. Вонь, исходившая от горевшего человеческого тела, и смрад заполнили камеру девицы, которая, впервые столкнувшись с инквизицией, уже поняла и воочию увидела всю силу и мощь Святой службы. Ей невыносимо захотелось жить, а потому, когда вечером, едва часы на башне ратуши, пробили восемь раз и в ее камеру вошел тюремщик, неся миску с дрянной похлебкой, она всеми силами постаралась расположить его к себе, пообещав ночь любви и ласки в обмен на свободу.

– Ведь ты не допустишь, чтобы меня отправили на костер? – игриво улыбаясь, прошептала Маргарита, поглаживая хмурого тюремщика по груди. – А если ты меня выпустишь, то и завтрашней ночью я буду так ласкать и ублажать тебя, как не смогут никакие шлюхи из трактира со Старой площади. Ну как, договорились?

Тюремщик лишь криво усмехнулся и неожиданно открыл Маргарите страшную тайну:

– Ты, потаскуха, и так в моей власти. И если хочешь дожить до суда, то и так будешь ублажать меня лучше всех трактирных шлюх!

Маргарита оттолкнула от себя тюремщика.

– Вот еще!

– Здесь до тебя уже много таких молодых да ранних перебывало, – спокойно сообщил ей тот, подходя к девице и поигрывая связкой ключей. – И все меня, в конце концов, ублажили. В полной мере! – гордо закончил он, залезая грязными лапами Маргарите за ворот и тиская ее налитые груди.

Несчастная девушка покорно дала похотливому тюремному надзирателю вдоволь полапать себя, а после его ухода улеглась на кипу соломы, брошенную в углу камеры, и стала с тоскою смотреть на закат. Она поняла, что ее может спасти только чудо.

И это чудо произошло. Доблестный офицер Данглар не мог позволить, чтобы его дочь, чья нежная плоть была знакома ему не понаслышке, попала в руки инквизитора. Той же ночью он через своих знакомых начал переговоры с тюремным надзирателем. Тому страсть как хотелось хорошенько позабавиться с новой узницею, тем более что многочисленные слухи, приукрасившие увиденное архиепископом в задней церковной комнате, сильно распалили его похотливое воображение. Однако сумма, что предлагал за освобождение своей дочери Данглар, была очень велика, а потому жадность победила вожделение, и той же ночью, едва на горизонте стало светать, Маргарита Лабе покинула злосчастную камеру. Данглар подхватил ее, усадил позади себя на гнедую кобылу, и они понеслись в сторону моря, где беглянку уже ожидала одиноко покачивающаяся на волнах неприметная рыбацкая лодка с единственным парусом на мачте. У рулевого весла лодчонки сидел Самсон, который во имя спасения дочери вступил в сговор с офицером таможни, махнув рукою на ревность и обиду.

Самсон перевез дочь из Франции в Испанию и передал в руки свояка, который промышлял в Кастилии. Свояк сообщил беглянке, что лучшим средством спрятаться от длинных рук Святой инквизиции является принять постриг и стать монахиней.

– Тут как раз открывается новый монастырь, – сказал он, вожделенно оглядывая Маргариту. – Говорят, что туда набирают только молодых да пригожих послушниц. Думаю, это то, что тебе сейчас надо.

Так Маргарита Лабе стала послушницею монастыря Босых кармелиток. Она сразу же приглянулась Анне, которая нашла ее внешность несколько вульгарной, но не лишенной миловидности. Викарий также был не против принятия француженки, которая, правда, плохо говорила по-испански, зато изумительно стреляла своими блестящими глазами в сторону будущего духовного наставника «босых кармелиток».

У остальных девиц, набранных Анною в свой монастырь, была примерно такая же судьба. Странное стечение обстоятельств собрало под сводами только что отстроенного монастыря множество жаждущих наслаждения девушек, руководимых тщеславным и снедаемым непомерною гордынею отпрыском аристократического рода, которую, в свою очередь, наставлял корыстолюбивый и коварный викарий. Несчастье, предсказанное старым рабочим, откопавшим при строительстве женского монастыря спрятанное рукописное Откровение Иоанна Богослова, близилось, как близится конец света, о коем дон Хуан когда-то писал собственной кровью.

Послушницы монастыря Босых кармелиток с важным видом прошествовали по главной и единственной улице Карабаса, который ныне стал монастырской вотчиною, и скрылись за окованными железными пластинами воротами их нового дома. Стук захлопнувшихся ворот возвестил окрестным жителям, что теперь в селении начинается совершенно новая жизнь.

Послушницы выстроились неровною шеренгой в монастырском дворе, внимая выступившему перед ними с краткой напутственной речью викарию, их новому духовному наставнику.

– Сестры мои, – гнусаво сказал викарий. – Эта новая обитель – совершенно иная, нежели все остальные в Кастилии! Потому что ею руководит святая. – Тут он указал на продолжавшую сидеть в разукрашенной повозке Анну.