16. О каждом приговоре, присуждающем к высшей мере наказания «расстрел», военный трибунал немедленно сообщает по телеграфу Председателю Военной коллегии Верховного суда Союза ССР и Главному военному прокурору Красной Армии и Главному прокурору Военно‑морского флота Союза ССР по принадлежности.

В случае неполучения в течение 72 часов с момента вручения телеграммы адресату телеграфного сообщения от Председателя Военной Коллегии Верховного суда Союза ССР или Главного военного прокурора Красной Армии или Главного прокурора Военно‑морского флота Союза ССР о приостановлении приговора таковой приводится в исполнение.

Остальные приговоры военных трибуналов вступают в законную силу с момента их провозглашения и немедленно приводятся в исполнение»[99].

О том, что происходило в первые месяцы войны, знают сейчас все. Об этом написано очень много. В том числе и об отсутствии связи между штабами различного уровня. Поэтому в жизни смертные приговоры выносились без согласования с Москвой. Понятно, что военные юристы (согласно Положению именно ими комплектовались трибуналы) сами не расстреливали осужденных. Это по их приказу исполняли обычно бойцы комендантского взвода или роты, такие же красноармейцы, как и их жертвы. Хотя об этом как-то сейчас не принято говорить.

Организация Соловьевской переправы

В истории Великой Отечественной войны она известна как одна из пяти переправ на реке Днепр, через которые выходили из окружения 16‑я и 20‑я армии. Переправа находилась в деревне Соловьево Смоленской области недалеко от Старой Смоленской дороги. По разным данным, летом 1941 года в этом месте погибло от 50 до 100 тысяч военнослужащих Красной Армии.

С середины июля 1941 года переправа была единственным местом, через которое велось материально-техническое обеспечение войск Западного фронта в районе Смоленска из-за высадки 17 июля 1941 года немецкого десанта в городе Ярцево. Здесь шли бои за владение переправой. Авиация была главной силой Германии благодаря господству в воздухе. Постоянно наносились бомбовые удары по переправе. Не будем пересказывать все эпизоды борьбы за организацию переправы, а лишь процитируем донесение командования 16‑й армии в штаб Западного фронта, в котором есть такие строки:

«Группа военнослужащих, преодолев заслоны окружения, достигла реки Днепр в районе Соловьевской переправы, которая находилась под постоянным артиллерийским обстрелом, разрывами бомб с летящих самолетов. Попытки восстановить переправу остатками инженерно-саперных подразделений успеха не имели. Вблизи переправы скопились значительные группы отступающих военнослужащих с автомобильной, артиллерийской и танковой техникой. Единое руководство отсутствовало. Вскоре в район переправы прибыла группа военнослужащих на легковых автомашинах, которую возглавлял полковник Шилин — начальник военной контрразведки армии. Он незамедлительно решительными действиями приостановил неразбериху, организовал оборону, создал условия для уничтожения прорвавшихся сил наступающего противника, обеспечил восстановление необходимой переправы».

К сожалению, Василий Степанович Шилин не дожил до Победы. Зимой 1945 года, уже будучи заместителем начальника Управления контрразведки Смерш 3‑го Белорусского фронта, погиб в Восточной Пруссии[100].

Проверки на дорогах

Есть эпизоды в истории Великой Отечественной войны, о которых официальные историки предпочитают не вспоминать. Например, о том, что летом 1941 года только одна Абвергруппа‑107 смогла захватить около 20 гербовых печатей штабов различных дивизий, до 40 печатей различных стрелковых полков, свыше 10 печатей эвакогоспиталей, 5–6 печатей военных госпиталей, печати штаба Западного фронта, несколько печатей райкомов ВКП(б) и комсомола, гербовые печати городского и районного отделов НКВД. И это добыча разведподразделения только одной немецкой армии!

Если говорить о документах советских, партийных и правоохранительных органов, то в Минске в список трофеев немецких спецслужб попало большинство документов из советских и партийных архивов Белоруссии, а также республиканских управлений НКВД и НКГБ. В Бресте в первый день войны оккупанты заняли здание УНКВД и захватили всю документацию[101].

В середине лета 1941 года в распоряжение Абвера попала «вся секретная переписка 19‑й армии»[102]. Именно так утверждает в своих мемуарах Оскар Рейли — личный помощник руководителя абвера Канариса.

В здании штаба военно-воздушных сил западной зоны в Минске немцы обнаружили 29 неэвакуированных шкафов и сейфов с важной для них разведывательной информацией. Подобным образом абверу удалось захватить ценные документы в военном лагере в Пружанах, где накануне войны во время сборов дислоцировалась советская 28‑я танковая дивизия[103].

Добытые таким образом документы и печати немецкие спецслужбы активно использовали, в т. ч. для изготовления удостоверений личности, медицинских справок и т. п. для экипировки агентуры.

Сложно сказать, как быстро на Лубянке узнали о произошедшей катастрофе, а по-другому это назвать сложно. Ведь в июле — октябре 1941 года на Восток двигалось множество беженцев, вышедших из окружения военнослужащих Красной Армии, а также отставших от своих частей или выписанных из госпиталей красноармейцев. И многие из них имели на руках документы, которые им могли оформить немецкие спецслужбы.

Военные чекисты начали сами придумывать способы проверки документов у подозрительных лиц. В качестве классического примера можно вспомнить широко распространенную историю про то, что немцы в выдаваемых своим агентам документах использовали стальные скрепки, а в Красной Армии применяли железные. В результате множество агентов погорело на этой мелочи.

Другой пример — курево. Немецкие спецслужбы часто включали в экипировку своих агентов папиросы. И это было большой ошибкой. Формально папиросы в Красной Армии получали только старшие офицеры, а все остальные — махорку.

Важную роль сыграл приказ НКО № 330 от 7 октября 1941 года, где говорилось о введении единой красноармейской книжки, устанавливалась особая литеровка документов, менявшаяся каждые 10–15 суток. Хотя данная система была несовершенна, т. к. в ней не предусматривалась фотография владельца удостоверения.