Марина договорилась о ночлеге с женой смотрителя маяка, той самой рыбачкой, у которой утром купила сига. Страхи вчерашнего вечера оставили Марину, растворились в ней, как соль, и ушли прочь со слезами. Марина думала: вся печаль моей жизни – лучистый соляной кристалл. Я живу затем, чтобы он вырос.

Черные баркасы возвращались с путины, ящики с уловом радужно сверкали на палубах, возбуждая крачек и клуш, что заявляли свои права на долю в добыче горловыми гре и звонкими криа-криа. Марина считала птичьи претензии вполне справедливыми, ведь озеро уже принадлежало им, когда первый рыбак был еще синей глиной. И потом, кто, как не чайки, служит сигам вместо Ангелов, и в холодной воде зимы рыбы посредством одного лишь осязания поют друг другу о тех, кто живет с той стороны Мирового Льда.

Если рыба и входит в сеть, – решила Марина, – то лишь потому, что птица призывает ее туда.

На пирсе загалдели барышники и рыбачки, задымились береговые коптильни. Марина отправилась к причалу, она толкалась, махала руками, кричала вместе со всеми, приценивалась к чистой воды сигам, безупречная красота которых заставляла вспомнить голландцев. Она отдала бы за них в десять раз больше, но торговалась отчаянно. Что местным – жизнь, приезжим – игра.

Рыб Марина отдала хозяйке. Взамен получила отменный ужин и толстый роман о приключениях знаменитой маркизы Ангелов, у которой было сорок мужей и единокровный брат.

Марина уснула в чистой просторной комнате, где раньше жили дочери смотрителя, близняшки. Ладога проснулась, смыла с берега пластиковые бутылки и следы отдыхающих, ей было стыдно, что от старости она перестала быть морем. Ладога злилась, в животе у нее перекатывались белые человеческие кости.

Во сне Марины события прошедшего и будущего дней самым естественным образом переплетались с прочитанным на ночь романом. Ее веки были приоткрыты, и сквозь ресницы ярко блестели глаза, теперь они были как лед в переменчивом марте.

Она спала и видела, что она такое – дым и вода. Из дыма складывались лица, предметы, пейзажи, и вода отражала их. Совокупность этих отражений называлась жизнью, а последовательность – судьбой.

Одни фигуры были хорошо ей знакомы, другие она видела впервые. Тут были люди, похожие на двери, обитые пористой кожей, с кривыми ручками и выпученным глазком; сумеречные звери, которых Марина застала в час пробуждения, шипели из колючих кустов, и ши́пы их превращались в шипы́; тут был Ангел Девятого чина Помаил, он говорил с Мариной, и язык его бился о нёбо, как о внутреннюю поверхность колокола.

Она вздохнула, и дым рассеялся, но одно видение осталось плавать в зеркале вод. Марина наклонилась над своей жизнью и увидела Ангелику. Они глядели друг другу в глаза, бесконечно друг в друге отражались. Марина заметила, что далеко не на каждой странице книги, в которую сложились выражения их глаз, была описана женщина. Мужчины, звери и Ангелы возникали в ней с известной периодичностью, но сам период Марина уловить не могла.

Наконец, Ангелика сморгнула, и та Марина, что осталась запертой, ударилась о ее веко и упала на дно зрачка – туда, где Ангелика носила образ отца. Марина убрала волосы со лба и увидела Ангела на белой башне.

Она испугалась и стояла так тихо, что Ангел принял ее за куст жимолости. От Ангела пахло полем, он чинил крышу.

Марина зашла слишком далеко в землю Куш и уже не могла отыскать дорогу обратно в свою спальню на Ладоге. Она распустила бело-розовые цветочки и стала ждать помощи. До утра было далеко, и сестра вполглаза наблюдала за тем, что случилось с Ангеликой после смерти матери.

Ангелика была в поле, когда потный всадник и взмыленный конь принесли ей весть о кончине маленькой Евы при третьих родах во втором браке. Уронив бронзовый серп, Ангелика заплакала. Ее слезы были похожи на зерна, на следующий год на месте скорби вырос зонтичный дудник, известный на всю округу лечебными свойствами.

Когда кончились постные дни траура, Ангелика первый раз вышла замуж. Мужа звали Исав, был он похож на болотную сову, и в утробе его обитало какое-то существо, по ночам напоминавшее о себе рычанием. Исав был гончар, он мог вылепить из глины все, кроме человека. Таков был запрет Основателя гончарного дела, оставившего это право за собой.

Чтобы определить качество глины, Исав скатывал из нее шарик и проглатывал, запивая оливковым маслом. Если ночью в его животе была тишина, значит, материал подходил для кувшинов и плошек, если же неведомый зверь скулил и бился – из глины выходили отличные свистки.

В мастерской гончара пахло как в знойный день – горячей землей и сухими травами. Ангелика любила сидеть в углу и смотреть, как муж вытаскивает из бесформенного комка праха спрятавшуюся там птицу или амфору.

Исав не был похож на Гевила, но у них был общий жест, каким мужчины во время работы убирают волосы со лба. За это она и любила его, умывала теплым молоком от белой овцы и вытирала подолом платья.

Во времена Исава Ангелика была еще слишком молода, чтобы осознать свое бессмертие, и удивлялась, что муж так быстро стареет. А он и так пережил своих младших братье, все не мог расстаться с женой, и даже когда умирал, все цеплялся за нее и шептал слова, от которых сосцы Ангелики становились розовыми, а слюна – сладкой.

Вместе с девственностью она, как и все женщины, утратила способность различать некоторые оттенки красного, но забеременеть не смогла.

Только в третьем браке Ангелика поняла, что бесплодна. Сестры тогдашнего мужа порывались высечь ее розгами, помнится, речь шла о наследнике табуна, отары и гурта. Ангелика закрыла руками живот и сказала:

Чтобы семя взошло, нужны вода, земля и любовь. Во мне чего-то недостает. Того, чего вы мне недодали.

Еще один муж, Ангелика тогда уже сбилась со счета, был брюзга. Имя ему было Иов. Тот все время был недоволен и сетовал, что Господь оставил его обсевком на ниве своей. Иов был временщик, от отца он унаследовал дар – тайную молитву, которая разоблачала сокрытые временные токи. Эту молитву его прадед подслушал мальчиком на реке у Ангела и первым додумался ставить паруса над домом, чтобы по необходимости ускорять или замедлять жизнь.

На самом деле временщики не имели власти над временем, они просто влияли на вращение Земли. Иов ходил по деревням с тяжелой мачтой на спине и предлагал свои услуги всем желающим. Ангелика таскала скарб и парус. Однажды, когда жалобы мужа удвоили груз, она повторила фразу, услышанную от матери:

Стоит на одно-единственное мгновение показать человеку, что его ожидает в Раю, и любой согласится остаток дней провести в гнилой яме, лишь бы туда попасть.

Иов бросил мачту на землю и ударил жену по щеке. Потом он плакал и мозолью, похожей на горб, терся о кору уксусного дерева. Иов надеялся, что в мозоли спрятано крыло, но там были только лимфа и кровь.

Однажды свадебный караван Ангелики захватил Репрев – предводитель псоглавцев. Дикари бросили на песок золото, специи и благовония и принялись терзать погонщиков. Репрев уже прикоснулся к горлу дочери Гевила, но вдруг отпрянул, увидав в волосах охранительный знак. Он видел такой во сне, где было открыто, что однажды ему явится Ангел и снимет со скверного языка печать, которая мешает семени Ромула разговаривать.