Громко топая, он вошел на кухню как раз в тот момент, когда я доставал из буфета апельсиновый сок, и без какой-либо преамбулы требовательно спросил:

— О чем вы разговаривали с Мэкки?

— Она сама вам расскажет, — улыбнулся я.

— К Мэкки «вход воспрещен», — воинственно вскинулся Тремьен.

Я отложил банку с апельсиновым соком и выпрямился, не совсем, впрочем, зная, что ответить.

— Если вас интересует, нравится ли мне Мэкки, — начал я, — то я отвечу: да, она восхитительная женщина, но «вход воспрещен», согласен. Мы не флиртовали, просто болтали, или назовите это как вам больше нравится. Здесь вы ошибаетесь.

Минуту он молчал с недовольным видом, затем изрек:

— Тогда все в порядке.

Я подумал, что в отношении Мэкки он не меньший собственник, чем Перкин.

Некоторое время спустя, когда он расправлялся с тостом, который я для него приготовил, мне показалось, что наш разговор забыт.

— Вы можете совершать проездки каждое утро. Если вам нравится.

Он не мог не заметить удовольствия на моем лице.

— Мне это очень нравится.

— Тогда решено.

День прошел в обычной, я бы даже сказал рутинной, манере: вырезки, бутерброды с мясом, диктофон, вечерняя выпивка, приход из школы Гарета, стряпанье ужина. Замечу: недоверие ко мне со стороны Ди-Ди исчезло, со стороны Перкина — нет. Тремьен, казалось, принял мои утренние уверения, а Мэкки, улыбаясь в свой стакан с чистым тоником, старательно отводила от меня глаза, боясь выдать ту тайну, которая легла между нами.

В субботу утром я вновь проезжал Обидчивого, однако Мэкки так и не появилась, известив по телефону Тремьена, что нездорова. Она вместе с Перкином появилась на кухне только к завтраку, причем рука Перкина в высшей степени вальяжно покоилась на ее плече.

— Мы хотим тебе что-то сказать, — обратился он к Тремьену.

— А, да? — Тремьен копался в каких-то бумагах.

— Да. Слушай внимательно. У нас будет ребенок.

— Мы так думаем, — добавила Мэкки. Тремьен сразу же стал весь внимание и как-то заметно просветлел от удовольствия. Будучи человеком сдержанным, он не бросился их обнимать, а как-то по-кошачьи заурчал и стукнул кулаком по столу. Его сын и невестка, довольные собой, уселись пить кофе и начали вычислять месяц, когда должен родиться ребенок, — получался сентябрь, но они не были абсолютно уверены.

Мэкки одарила меня застенчивой улыбкой, которую Перкин простил. Сейчас они выглядели более влюбленными, более расслабленными, как будто прежнее напряжение, вызванное долгими неудачами в зачатии ребенка, наконец спало.

После завтрака я все утро трудился над вырезками, жалея о том, что некому поддержать мои силы несколькими чашечками кофе, — Ди-Ди по субботам не работала. Гарет ушел на субботние утренние занятия, приколов рядом с уже известным сообщением новое: «Футбольный матч, дневной».

Затем я записывал Тремьена, который, ругаясь, что даже по телевидению перестали показывать скачки, продолжил излагать сагу о своих юношеских годах и остановился на том моменте, когда вместе с отцом отправился в бордель.

— Мой папаша не признавал никого, кроме самой мадам, а та поначалу отбрехивалась, говорила, что уже давно сама не практикует, но под конец все-таки сдалась, приняла его, психованного старого обольстителя.

Вечером я накормил нас троих бараньими отбивными, картошкой в мундире и грушами.

В воскресенье утром зашли Фиона с Гарри проведать своих лошадей, а затем обмыть это дело с Тремьеном в семейной комнате. Вместе с ними заявился Нолан. Льюиса не было. За Гарри по пятам тихонько следовала его тетка, еще одна миссис Гудхэвен. Мэкки, Перкин и Гарет не выказали и тени удивления — видимо, эти визиты являли собой давно заведенный ритуал.

Мэкки не удержалась и поделилась со всеми приятной новостью, Фиона и Гарри начали ее обнимать, в то время как Перкин напустил на себя многозначительность; что до Нолана, то он просто ее поздравил. Тремьен открыл шампанское.

Примерно в это же время, но в десяти милях отсюда в глухом лесном массиве лесник наткнулся на то, что когда-то было Анжелой Брикел.

В то воскресенье эта находка никак не отразилась на размеренной жизни Шеллертона, поскольку вначале никто не знал, чьи это кости покоятся среди сухих кустов ежевики и бурых стволов спящих дубов.

Лесник отправился домой насладиться воскресным обедом и только после трапезы позвонил в местную полицию, полагая, что поскольку кости явно лежат давно, то безразлично, когда об этом узнают власти — часом раньше или часом позже.

В усадьбе Тремьена, после того как были произнесены все тосты за будущего Викерса, центр внимания переместился на мои труды: Гарет показал Фионе пару моих путеводителей, та пришла в изумление и показала их Гарри. Нолан как бы невзначай взял «Сафари» и заявил, что только полнейший кретин может поехать в Африку охотиться на тигров.

— В Африке нет никаких тигров, — сказал Гарет.

— Правильно. Поэтому поехавший и есть полнейший кретин.

— Э… это шутка, — промямлил Гарет, явно почувствовав, что может сам оказаться в дураках. — Очень смешно.

Нолан, хоть и был ниже всех ростом, явно господствовал в гостиной, затмевая даже Тремьена. Его звериная энергия в сочетании с сильными и мрачными чертами лица, казалось, заряжает сам воздух статическим электричеством, способным в любой момент генерировать разряд. Можно было представить, как этот разряд пронзил молниеносно сердце Мэкки. Можно было представить, как этот разряд ударил по шее Олимпии. Реагировать на Нолана с позиции хоть сотой доли здравого смысла было бесполезно, он подчинялся только инстинктам.

Тетка Гарри изучала содержание «Арктики» с таким приторным видом собственного превосходства, с каким обычно отчитывают прислугу.

— Просто пугающе грубо. — Ее голос был такой же томный, как и у Гарри, однако в нем не было той Богом данной прелести.

— Э-э… — промычал Гарри, — я вас как следует не представил. Прошу любить и жаловать — моя тетушка Эрика Тудхэвен. Она писательница.

В его глазах струились целые скрываемые потоки озорства. Фиона взглянула на меня с намеком на улыбку, и я подумал, что оба они смотрят на меня так, будто вот-вот бросят на съедение львам. Предвкушение удовольствия — коротко и ясно.

— Эрика, — начал Гарри, — эти книги написал Джон.

— И еще он написал роман, — пришел на помощь Тремьен, хотя я не был уверен, что нуждался в ней. — Его собираются публиковать. Сейчас Джон пишет мою биографию.

— Роман, — в той же манере повторила тетка Гарри. — Собираются публиковать. Как интересно. Я тоже пишу роман. Под моей девичьей фамилией, Эрика Антон.

Бросили-таки, осознал я, на съедение литературному льву. Даже не льву, а львице, причем настоящей. Репутация Эрики Антон была хорошо известна в литературных кругах — она была обладательницей приза «Пяти звезд»: за эрудицию, элегантность синтаксиса, запутанную подоплеку, глубокое проникновение в характеры героев и всестороннее знание проблем инцеста.