Ловлю пристальный взгляд сидящей неподалёку девушки. Смотрю в ответ. Красивая и в этот же миг отталкивающая. Кудри беспокойно лежат на плечах, миндалевидные глаза голубого цвета пронзительно колют, горчичный плевок лежит веснушками на её носу и щеках. Она в курсе, что пялится? А то что подглядывать некрасиво?

Сама ты чем занималась, Карамель?

Продолжаю смотреть в глаза незнакомки. Ей известно (равно мне), что отвести взгляд равно проявить неуважение, а потому мы обе – как равные ученицы Академии – скованны этим негласным правилом.

– Карамель Голдман, – зовёт спасительный голос.

Или не спасительный, потому что звать на уроке не должен никто и никого. В дверях аудитории стоит женщина в форме Академии. Она, вытягивая верблюжье лицо, обращается к контролирующей нас преподавательнице:

– Разрешите вызвать Карамель Голдман?

– Разрешаю.

И вновь никто не интересуется причиной, потому что причина может быть только уважительной. Словно в трансе поднимаюсь из кресла и медленно подхожу к женщине. Она указывает за дверь. И мягко улыбается:

– Пройдём, Карамель Голдман.

Выхожу из аудитории – чувствую на спине взгляды иных учащихся – и замираю.

– Для начала представьтесь.

Кто она? Для чего сняла с урока? Надеюсь, в семье ничего не случилось и дурные вести не пожаловали сами…

– Ты не против поговорить? – интересуется женщина.

Негодую от обращения на «ты» и потому бегло кошусь в сторону. Разве мы знакомы? Хотя бы виделись? Вряд ли…

– Есть о чём? – кусаюсь в ответ.

– Не могу сказать, что на тебя есть жалобы… – словно бы издалека начинает женщина.

Перебиваю её:

– Не можете сказать – не говорите. Это серьёзное заявление, за него придётся отвечать головой.

– Я покажу документ, Карамель.

Женщина протягивает свёрнутый лист, призывающий на медицинский осмотр, и комментирует мою попытку за секунду прочесть всё там отпечатанное:

– Кое-кто очень беспокоится о твоём здоровье.

– Кто же?

Быстро перевожу взгляд на её лицо.

– Не могу сказать. Я обещала.

Обещала. Смешно. Обещания и клятвы, что они значат, если люди всё равно предают? Проклинаю Ромео и его длинный язык, я почти уверена, что он взболтнул лишнего, когда подавал жалобу на Тюльпан и её дружка.

– Что вам надо? – спрашиваю я.

– Пройти на медицинский этаж и побеседовать со мной. Я психолог Академии – возможно, мы виделись на элективах.

Не зря я там не бываю.

– Ты можешь стоять и не двигаться, а можешь вернуться в аудиторию, –объясняет женщина, – но тогда я сочту это отказом от ставшим (с сегодняшнего дня) обязательным осмотром тебя, Карамель. Ты умная девочка, всё понимаешь, а потому пойдёшь со мной.

Дьяволица права.

Огибаю женщину и двигаюсь к лифту.

– Долго вас ждать? – кидаю я.

Женщина заходит следом и жмёт на медицинский этаж. Он находится в самом низу Академии, под Администрацией. Теперь можно бить тревогу? Что я сделала или чего не сделала? Чем заслужила?

Проклинаю Ромео. Неужели он поведал о нашем с ним разговоре? Неужели во всём сознался, дабы умалить собственную вину? Неужели припомнил о моих проблемах со сном?

Нервно отдёргиваю юбку от платья и тут же сожалею о совершённом действии.

– Неужели ты, Карамель Голдман, стремишься привлечь чье-либо внимание?

– У вас шутки такие? – решаю напасть в ответ. – Зачем мне привлекать внимание, если мой отец – один из управленцев Нового Мира и заседает в Палате Социума, а моё лицо показывают по новостям чаще, чем вы получаете свои жалкие отчисления, именуемые зарплатой?

– Может, тебе не хватает внимания с определённой стороны? – настаивает женщина, пропуская оскорбления мимо. Удивительно. –Определённого человека? Я знаю, у тебя есть мальчик.

– Не мальчик, – перебиваю я. – Партнёр. Это слово – «партнёр». Если вы в самом деле специалист – используйте официальную терминологию.

– Ты, кажется, привыкла всё держать под контролем.

Лифт предательски долго едет. В самый низ Академии. Уверена, там нет окон.

– Если вы нет – сочувствую. Новый Мир не приемлет слабаков.

И я пожимаю плечами.

– Смотря что ты считаешь слабостью.

– Я? Моё мнение не важно – важно мнение государства. Верно? Не отвечайте. Верно. Новый Мир определяет, Новый Мир решает – мы, заботясь о его сохранности и уважая его ценности, следуем. Верно? Не отвечайте.

– Верно, – эхом гудит женщина. Лифт останавливается. – Проходи, Карамель.

– Моему отцу известно, что я здесь?

– Ты самостоятельная личность, Карамель, ты индивидуальность. К чему вопрос? Для чего разрешение отца, если есть официальное постановление?

– Самостоятельная личность не есть совершеннолетняя. Уважайте законы Нового Мира или хотя бы изучайте их. До выпуска из Академии беседовать со мной разрешается только при уведомлении одного из родителей. Вы же специалист, вы должны знать.

Перед нами дверь в кабинет. На дверях приветственная табличка местного психолога. Докатилась, Кара. Сама виновата.

Может, Ромео рассказал, что меня мучали бестолковые сны? Может, процитировал глупую фразу о душах и телах, которую я никоим образом не должна была произносить? Да что уж там…я думать так не должна!

День не задался с самого начала (несмотря на доброе пробуждение) – мечтаю, чтобы он скорее закончился.

Главное, держи себя в руках, Карамель. Держи себя в руках, Кара. Это имя…оно позволяет сосредоточиться, помогает узреть истине.

Кара.

Женщина кивает на крохотный диван и велит присаживаться, сама же падает в кресло неподалёку.

– Тебя что-нибудь беспокоит, Карамель? – любопытствует женщина.

– Только то, что я пропускаю занятия, сидя в этом кабинете.

– Может, что-нибудь волнует изнутри? Какие-то чувства, переживания?

Страдальческая у неё интонация. Словно бы утешающая, но я знаю – лживая. Она лжёт, а в уголках губ проступает ядовитая слюна. Отвечаю честно:

– Я отрицаю чувства – равно всем уставам Нового Мира – и того же советую вам.

– А переживания?

– Они есть порождение чувств. Это слабость. Уязвимость. Создатели и градостроители Нового Мира не могут быть уязвимы.

– Вот только – вопреки этим уставам – людям свойственно переживать, свойственно…

– Люди пали, – перебираю женщину, – и, если вы человек – мне вас жаль. На поверхности остались исключительно Боги, а такому статусу следует соответствовать.