Конечно, он ждал какого-нибудь интересного момента – вот объявится богатый родственник в Париже или император всея Руси в Дубровниках, русское Учредительное собрание в Варшаве или в Риге, а в Москве – свобода слова в рамках диктатуры пролетариата или без нее. Все может быть на этом свете, но верить не верь – упаси бог! – ни родственнику, ни монарху, ни свободе слова: обманут! Очаруют, после расхлебывай, удивляйся собственной наивности!

И, что совершенно очевидно: «бывший», если он не пользуется ни малейшим кредитом от новой власти, значит, и не должен иметь ни малейшего отношения к политике.

Очень просто: если такой «бывший» все еще существует нынче, то есть в году 1925 от рождества Христова, так он обязан этим самому себе, своей прозорливости,— значит, он вовремя улепетнул из какой-нибудь армии, из какой-нибудь партии, из какого-нибудь правительства, из какого-нибудь заговора, из какого-нибудь союза – фронтовиков или земцев, из какого-нибудь общества – акционерного или любителей древнерусской словесности, одним словом, из какой-нибудь политики. Что совершенно то же самое – из какой-нибудь организации, ведь это же синонимы: политика – организация?!

А потому это слово – ор-га-ни-за-ци-я! – «бывшему» то же самое, что «кар-раул! Грабят!», и, услышав его, он испытывает такое смятение души, такое раскаяние, которое даже высшее филологическое образование не поможет выразить культурной речью.

И вообще что такое и в чем состоит организация людей, если в одном-единственном человеке ее не может быть? Если голова у человека – это, к примеру, одно, а брюхо – совсем другое?! Ведь сколько распрекрасных мыслей перебывало в разные времена в голове каждого «бывшего», а брюхо-то у него какое? Пустое оно у него...

Ну конечно, не в абсолютном смысле пустое: годы 1919 – 1921 как-никак, а пережиты и мясо на базаре нынче 13 коп. за фунт, серый хлеб 2 коп., ситный, если соблазнишься, 3 коп., так что при какой-нибудь хотя, бы малой работешке делопроизводителя с жалованьем от Советской власти 25, а то и все 30 рублей в месяц (безработные – особь статья!) само по себе брюхо уже не должно иметь серьезных претензий к миру.

Но если трактовать понятие шире, не ограничиваясь пищеварительным процессом?.. Костюмчик-то на барахолке менее чем за 15 рубликов не возьмешь? А в магазине 30 – 35! За угол в избушке в Зайчанской или Нагорной части города два рублика! Со своими дровами!

Ох, как научился «бывший» считать ту копейку, которой он, иной раз уже и на старости лет, узнал цену!

А все равно не о копейке речь.

О философии.

Это новички в жизни связывают одно с другим, дескать, хорошая идея должна принести человеку тоже хороший кусок хлеба. Ерунда! Глупость! Всем утопиям утопия! Да когда это миру не хватало хороших идей? Всегда с избытком! А когда мир существовал без голода, без холода, без «бывших»?

Вот и катаклизмы тоже потрясают человечество, кому-кому, а «бывшим» это преотлично известно.

Но?

К чему потрясают-то? К чему приближают род человеческий? К обновлению или к пороку сердца? К вырождению и к склерозу? К «бывшести»?

Подождать нужно с ответом. Лет сто.

Прежде того «бывший» и говорить-то на эту тему не считает нужным: пустое времяпрепровождение, разврат мысли!

Истинная мудрость состоит в том, чтобы мысль знала свое место, не совалась бы куда не следует, не брала бы на себя невыполнимых обязательств перед жизнью, чтобы понимала: ей нельзя быть чрезмерно высокой, потому что самые возвышенные понятия слишком часто используют самые низкие представители рода человеческого; чтобы уважала хлеб: хлеб, кроме всего прочего, сам себе мудрец и потому сам себе умеет поставить предел, им объесться нельзя, мыслью же можно запросто, и вот чревоугодники мысли жрут ее, жрут, жрут – и не икают! А если деликатес пополам с протухшим, не заметят! Заметят, обрадуются: «Ай да мы, все переварили!»

Вот и нынче, в конкретной исторической обстановке, когда явилась «новая экономическая», пусть в нее, пусть в нэпманы идут бывшие официанты, циркачи, колбасники, сапожники, приказчики, в крайнем случае бухгалтеры, но истинные «бывшие» ни ногой!

Истинные подождут. Снова лет сто. Через сто лет внуки и правнуки, если бог приведет им существовать, разберутся, что к чему...

Истинные нэпа и нэпманов, скромно говоря, опасаются. Говоря откровенно, боятся.

«Бывшие» ни в какой политике новыми никогда не будут – потенции нет, иссякла, а что могут сделать со своими недавними хозяевами новоявленные нэпманы-приказчики?

Что сделали большевики, это всем известно, но ведь сделано уже, уже дело прошлое, а тут какая еще неизвестность ждет тебя снова, ждет так, как будто никто и ничего до сих пор с тобою не делал, ни одного волоска с твоей поседевшей головы не уронил?

Большевики-то победили! Они существуют! Они сила! Так пусть тогда эта сила побеждает до конца, пусть побеждает и капиталистов, и приказчиков, не надо еще одной чьей-нибудь победы, это совсем уже кощунство, не надо еще чьего-нибудь превосходства, дайте «бывшему» его паек хлебом, сахарком и какой-нибудь крупой, а еще дайте ему обещание, что никаких новых политик к нему применяться больше во веки веков не будет!

Вот какая у «бывших» философия и практика, жизнь и школа жизни, и не только все это, но и гордость всем этим.

«Мы, бывшие, мы, прошлые,— истинная соль земли!» – вот как они о себе предполагают! «Ну, что вы там можете знать – настоящие? Вот у животного нет представления о прошлом, об ушедших поколениях, и нет у него ничего – ни культуры, ни искусства, ни юриспруденции, ни архитектуры, ни медицины... Не хотите ли вы, настоящие, стать животными? Понимаете ли вы, что существо жизни – ее прошлое, что если у человека есть что-нибудь за душой, так опять-таки только прошлое? Что слово «было» – самое могущественное и всечеловеческое слово, потому что слово «есть» еще ни о чем не говорит, оно еще нечто, а вовсе не что-нибудь. Был Чайковский – это бесспорно, а есть ли сегодня Чайковский?! Был Гёте – есть ли Гёте? Без знака вопросительного «есть» не существует. А если существует дом, в котором ты живешь, так только потому, что еще раньше были другие дома, а этот только подобие тех, бывших. И все мы, и все созданное нами, все-все – только подобие бывших предметов. И лучшее ли подобие-то? (Снова знак вопроса!) И когда писатель пишет о настоящем, о современном, о сиюминутном, он пишет только потому, что событие уже минуло, уже прошло, что оно уже бывшее